КОРОЛЕНКО

КОРОЛЕНКО Владимир Галактионович (1853-1921), русский писатель и публицист, почетный академик Петербургской АН (1900-02), почетный академик Российской АН (1918). В 1879 арестован по подозрению в связях с революционными деятелями; в 1881-84 ссылка в Якутии. Рассказы и повести "Сон Макара" (1883), "Слепой музыкант" (1886), "Без языка" (1895), "Павловские очерки" (1890), "Река играет" (1891), автобиографическая повесть "История моего современника" (опубликована посмертно 1922) и др. проникнуты демократическими и гуманистическими идеями. Критика революционного террора после 1917 в письмах к А. В. Луначарскому (1922). Редактор журнала "Русское богатство" (1895-1918).


Смотреть больше слов в «Современном энциклопедическом словаре»

КОРОЛЬ →← КОРОЛЕВЫ ШАРЛОТТЫ ОСТРОВА

Смотреть что такое КОРОЛЕНКО в других словарях:

КОРОЛЕНКО

(Владимир Галактионович) — выдающийся современный беллетрист. Род. 15 июня 1853 г. в Житомире. По отцу он старого казацкого рода, мать — дочь польского... смотреть

КОРОЛЕНКО

Короленко (Владимир Галактионович) — выдающийся современный беллетрист. Род. 15 июня 1853 г. в Житомире. По отцу он старого казацкого рода, мать — дочь польского помещика на Волыни. Отец его, занимавший разные должности в Житомире, Дубне, Ровне, отличался редкой нравственной чистотой. В главных чертах сын обрисовал его в полуавтобиографической повести: "В дурном обществе", в образе идеально честного "пана-судьи". Детство и отрочество К. протекли на Волыни, в своеобразной обстановке маленьких городков, где сталкиваются три народности: польская, украинско-русская и еврейская, и где бурная и долгая историческая жизнь оставила ряд воспоминаний и следов, полных романтического обаяния. Все это, в связи с полупольским происхождением, наложило неизгладимую печать на творчество К. и ярко сказалось в его художественной манере, роднящей его с новыми польскими писателями — Сенкевичем, Оржешко, Прусом. В ней гармонично слились лучшие стороны обеих национальностей: польская колоритность и романтичность и украинско-русская задушевность и поэтичность. К природным качествам пришли на помощь альтруистические течения русской общественной мысли 70-х годов. К. окончил курс в ровенском реальном училище, в 1870 г. Незадолго до этого умер идеально бескорыстный отец, оставив многочисленную семью почти без всяких средств, и когда в 1871 г. К. поступил в спб. технологический инст., ему пришлось вынести самую тяжелую нужду. В 1872 г., благодаря стараниям энергичной матери, ему удалось перебраться в Москву и поступить стипендиатом в петровско-разумовскую земледельческую акд. В 1874 г., за подачу от имени товарищей коллективного прошения, он был исключен из акд. Поселившись в СПб., К. вместе с братьями добывал средства к существованию для себя и семьи корректурной работой. С конца 70-х годов К. подвергается аресту и ряду административных кар, закончившихся тем, что, после нескольких лет ссылки в Вятской губ., он в начале 80-х годов поселен в восточной Сибири, в 300 верстах за Якутском. Сибирь произвела на невольного туриста огромное впечатление и дала материал для лучших его очерков. Дико-романтическая природа сибирской тайги, ужасающая обстановка жизни поселенцев в якутских юртах, полная приключений жизнь бродяг, типы правдоискателей рядом с типами людей почти озверевших — все это художественно отразилось в превосходных очерках К. из сибирской жизни: "Сне Макара", "Записках сибирского туриста", "Соколинце", "В подследственном отделении". Автор почти не останавливается на будничных сторонах сибирского быта, а берет его по преимуществу в его наиболее величавых или оригинальных проявлениях. В середине 80-х гг. К. разрешено было поселиться в Нижнем Новгороде, и с тех пор все чаще и чаще фигурирует в его рассказах верхне-волжская жизнь. Романтического в ней мало, но много беспомощности, горя и невежества — и это нашло свое отражение в рассказах К.: "На солнечном затмении", "За иконой", "Река играет", в полуэтнографических "Павловских очерках" и особенно в очерках, составивших целую книгу под загл.: "В голодный год" (СПб., 1893). Эта книга явилась результатом энергической деятельности К. по устройству бесплатных столовых для голодающих в Нижегородской губ. Газетные статьи его об организации помощи голодающим в свое время дали ряд весьма важных практических указаний. В 1894 г. К. ездил в Англию и Америку и часть своих впечатлений выразил в очень оригинальной повести "Без языка" ("Русск. Богат.", 1895, № 1—3), несколько сбивающейся на анекдот, но в общем написанной блестяще и с чисто диккенсовским юмором. С 1895 г. К. состоит издателем "Русского Богатства" — журнала, к которому он теперь примкнул окончательно. Прежде, его произведения чаще всего печатались в "Русской Мысли". К. начал свою литературную деятельность еще в конце 70-х годов, но большой публикой не был замечен. Его первая повесть — "Эпизоды из жизни искателя" появилась в "Слове". Сам автор, очень строгий к себе и вносящий в собрания своих произведений далеко не все им напечатанное, не включил в них "Эпизодов". А между тем, несмотря на большие художественные недочеты, эта повесть чрезвычайно замечательна, как историческое свидетельство нравственного подъема, охватившего русскую молодежь 70-х гг. В рассказе нет ничего напускного: это не щеголяние альтруизмом, а глубокое настроение, проникающее человека насквозь. В этом настроении — источник всей дальнейшей деятельности К., отличительная черта которой — глубокая любовь к людям и стремление доискаться в каждом из них лучших сторон человеческого духа, под какой бы толстой и, с первого взгляда, непроницаемой корой наносной житейской грязи они ни скрывались. Удивительное умение отыскать в каждом человеке то, что, в pendant Гетевскому ewig weibliche, можно было бы назвать das ewig menschli c he, больше всего и поразило читающую публику в "Сне Макара", которым, после 5 лет молчания, прерывавшегося только небольшими очерками и корреспонденциями, К. вторично дебютировал в "Русской Мысли" 1885 г. В почти совсем объякутившемся жителе затерянной под полярным кругом сибирской слободы, официально считающемся христианином, но на самом деле и Бога представляющем себе в якутском образе Великого Тойона, автор успел заметить тлеющую божественную искру и так осветил темную душу дикаря, что стала она нам близка и понятна. И сделал это автор, отнюдь не прибегая к идеализации. Он не скрыл ни одной плутни и ни одной проделки Макара, но сделал это не как судья и обличитель, а как добрый друг, знающий, что не в испорченности Макара источник его отступлений от правды. Успех "Сна Макара" был огромный. Превосходный, истинно-поэтический язык, редкая оригинальность сюжета, необыкновенная сжатость и вместе с тем рельефность характеристики лиц и предметов (последнее вообще составляет одну из сильнейших сторон художественного дарования Короленко) — все это, в связи с основной гуманной мыслью рассказа, произвело чарующее впечатление на читающую публику, и молодому писателю сразу отведено было место в первых рядах литературы. Одна из характернейших сторон успеха, выпавшего как на долю "Сна Макара", так и других произведений К. — это его всеобщность; так, не только самый обстоятельный, но и самый восторженный этюд о К. принадлежит критику "Моск. Ведом.", Ю. Николаеву, известному своей ненавистью ко всему "либеральному". Вслед за "Сном Макара" появился рассказ "В дурном обществе" — тоже одно из лучших произведений К. Рассказ написан в романтическом стиле, но эта романтика свободно вылилась из общего склада души автора. Действие опять происходит в такой среде, где только очень любящее сердце может открыть проблески человеческого сознания — в сборище воров, нищих и разных свихнувшихся людей, приютившихся в развалинах старого замка одного из волынских городков. Они все преисправно воруют и пьянствуют, но все же сын "пана судьи", случайно сблизившийся с "дурным обществом", ничего дурного не вынес из него, потому что тут же встретил высокие образцы любви и преданности. Образ маленькой страдалицы Маруси, из которой "серый камень", т. е. подземелье, высасывает жизнь, принадлежит к грациознейшим созданиям новейшей русской литературы, и смерть ее описана с той истинной трогательностью, которая дается только немногим избранникам художественного творчества. По романтическому тону и месту действия к рассказу "В дурном обществе" близко примыкает полесская легенда "Лес шумит". Она написана почти сказочной манерой и по сюжету довольно банальна: пана убил оскорбленный в своих супружеских чувствах холоп. Но подробности легенды разработаны превосходно; в особенности прекрасна картина волнующегося перед бурей леса. Выдающееся умение К. описывать природу сказалось здесь во всем блеске. Он воскресил совсем было исчезнувший из русской литературы, после смерти Тургенева, пейзаж. Меланхолия чужда К.: из созерцания природы он извлекает то же бодрящее стремление ввысь и ту же веру в победу добра, которые составляют основную черту его творческой личности. К волынским, по месту действия, рассказам Короленко принадлежат еще "Слепой музыкант" (1887), "Ночью" (1888) и рассказ из еврейской жизни: "Йом-Кипур". "Слепой музыкант" написан с большим искусством, в нем много отдельных хороших страниц, но, в общем, задача автора — дать психологический очерк развития у слепорожденного представлений о внешнем мире — не удалась. Для художества здесь слишком много науки или, вернее, научных домыслов, для науки — слишком много художества. Поистине благоухающее впечатление производит рассказ "Ночью", почему-то мало известный читающей публике. Разговоры детей о том, как появляются на свет дети, переданы с поразительной наивностью. Такой тон создается только с помощью качества, драгоценнейшего для беллетриста — памяти сердца, когда художник воссоздает в своей душе мельчайшие подробности былых чувств и настроений, во всей их свежести и непосредственности. В рассказе фигурируют и взрослые. Одному из них, молодому доктору, удачно справившемуся с тяжелыми родами нового ребеночка, это кажется простым физиологическим актом. Но другой собеседник два года тому назад при таком же "простом" физиологическом акте потерял жену, и жизнь его разбита. Вот почему он не может согласиться, что все это очень "просто". И автор этого не думает. И для него смерть и рождение, как и все человеческое существование — величайшая и чудеснейшая из тайн. Оттого и рассказ весь проникнут веянием чего-то таинственного и неизведанного, к пониманию которого можно приблизиться не ясностью ума, а неопределенными порывами сердца. В ряду сибирских рассказов К., кроме "Сна Макара", заслуженной известностью пользуются "Из записок сибирского туриста", с центральной фигурой "убивца". "Убивец" — человек необычного душевного склада; он правдоискатель по преимуществу, и не удовлетворяет его справедливость, достигнутая путем пролития крови. Мечется в страшной тоске "убивец" и не может примириться с коллизией двух одинаково священных принципов. Та же коллизия двух великих начал лежит в основе небольшого рассказа "В пасхальную ночь". Автор вовсе не имеет намерения осуждать тот порядок, по которому арестантам не позволяют бежать из тюрем: он только констатирует страшный диссонанс, он только с ужасом отмечает, что в ночь, когда все говорит о любви и братстве, хороший человек, во имя закона, убил другого человека, ничем дурным в сущности себя не заявившего. Таким же отнюдь не тенденциозным, хотя и всего менее бесстрастным художником является К. и в превосходном рассказе о сибирских тюрьмах — "В подследственном отделении". В необыкновенно яркой фигуре полупомешанного правдоискателя Яшки автор с полной объективностью отнесся к той "народной правде", перед которой так безусловно преклоняются многие из ближайших автору по общему строю миросозерцания людей. Переселившись на Волгу, К. побывал в Ветлужском крае, где на Святом озере, у невидимого Китеж-града, собираются правдоискатели из народа — раскольники разных толков — и ведут страстные дебаты о вере. И что же вынес он из этого посещения? (рассказ: "Река играет"). "Тяжелые, не радостные впечатления уносил я от берегов Святого озера, от невидимого, но страстно взыскуемого народом града... Точно в душном склепе, при тусклом свете угасающей лампады провел я всю эту бессонную ночь, прислушиваясь, как где-то за стеной кто-то читает мерным голосом заупокойные молитвы над уснувшей навеки народной мыслью". К. всего менее, однако, считает народную мысль действительно уснувшей навеки. Другой рассказ из волжской жизни — "На солнечном затмении" — заканчивается тем, что те же обитатели захолустного городка, которые так враждебно отнеслись к "остроумам", приехавшим наблюдать затмение, прониклись истинным удивлением пред наукой, столь мудрой, что даже пути Господни ей ведомы. В заключительном вопросе рассказа: "когда же окончательно рассеется тьма народного невежества" слышится не уныние, а желание скорейшего осуществления заветных стремлений. Вера в лучшее будущее составляет вообще основную черту духовного существа К., чуждого разъедающей рефлексии и отнюдь не разочарованного. Это его резко отличает от двух сверстников его — Гаршина и Чехова. Очерки и рассказы К. собраны в 2 книжках, из которых 1-я с 1886 (M., изд. "Рус. Мысли") выдержала 6 изд., а вторая, с 1893 г. — 2 изд. В эти сборники не вошли, кроме ранних произведений, довольно большие повести "Прохор и студенты" ("Русская Мысль" 1887 г., № 1 и 2) и "С двух сторон" (там же, 1888 г., № 11 и 12). "Слепой музыкант" с 1887 г. выдержал 3 изд. В Лондоне напеч. "Чудная" (1893) и "Воспоминания о Н. Г. Чернышевском" (1894). Много раз выходили в народных изданиях некоторые отдельные рассказы К. В числе их "Невольный убийца" (Убивец) издан спб. комитетом грамотности, присудившим автору в 1895 г. большую зол. медаль имени Погоского. Значительное число рассказов К. переведены на английский, немецкий, французский и славянский языки. О К. писали К. К. Арсеньев ("Крит. опыты", т. II); В. А. Гольцев ("Артист", 1895 г., № 45); Д. С. Мережковский ("Сев. Вестн.", 1889 г., № 5); Ю. Николаев (Говоруха-Отрок), в "Русск. Обозр." (1893 г. и отд., М. 1893); Альфред Рембо, в "Jour. des D é bats" (1894 г., январь); А. М. Скабичевский в "Истории новой русской литературы" (2-е изд. 1894 г.). <i> С. Венгеров. </i><br><br><br>... смотреть

КОРОЛЕНКО

КОРОЛЕНКО Владимир Галактионович (1853—1921) — беллетрист, публицист и общественный деятель; сын чиновника-украинца (уездного судьи). Мать К. —... смотреть

КОРОЛЕНКО

КОРОЛЕНКО Владимир Галактионович (1853-1921) - беллетрист, публицист и общественный деятель; сын чиновника-украинца (уездного судьи). Мать К. - дочь польского помещика. По окончании гимназии (1871) поступил в Петербургский технологический институт, в 1873 перевелся в Москву, в Петровскую с.-х. академию. В 1876 как участник студенческой делегации, протестовавшей против полицейского режима в с.-х. академии, Короленко был выслан. В 1878 поступил в Горный институт. К этому же году относится и начало лит-ой работы К. (в газете «Новости»). Все это время он вел жизнь интеллигентного пролетария (уроки, рисование, корректура). В 1879 появляется в журнале «Слово» (№ 7) первое беллетристическое произведение К. - «Эпизоды из жизни искателя». В том же году К., заподозренный в связи с подпольной типографией, был вместе с братом административно выслан в глухой уездный городок Глазов, Вятской губ. Здесь К. закончил начатое уже раньше, во время сборов «в народ», обучение сапожному мастерству - «завел собственный инструмент, наклеил на окне изображение сапога» и начал обслуживать местное и окрестное население. Однако «вольным» ремесленником ему удалось прожить здесь недолго. По проискам исправника К. был переведен в «лесную глушь» - в Березовские починки, где жил в самых первобытных условиях. Преследования администрации и тут не прекратились. За «самовольную отлучку» К. отправили в Якутскую область, но из Томска вернули в Европейскую Россию. В 1880-1881 находится под надзором полиции в Перми, продолжает там одно время заниматься сапожным ремеслом, затем устраивается сперва табельщиком в железнодорожных мастерских, потом письмоводителем в статистическом отделении службы тяги. К этому же времени относятся очерки «Ненастоящий город», «Чудная», «Яшка». Но мытарства писателя не окончились и здесь. После 1 марта 1881 «сапожник и живописец» Короленко сослан в Якутскую область за отказ от присяги Александру III («ссыльным был предложен особый „присяжный лист для подписи»). Отказ мотивирован в характерном для этого «борца за право» заявлении пермскому губернатору как протест против произвола власти. К. сознавал всю общественную бесполезность этого шага, навлекшего на него новые преследования, но не мог и формально погрешить против своих убеждений - присягнуть в верности тому, что его так возмущало. В Якутской области К. пробыл три года, занимаясь сапожным ремеслом и земледелием. Таким образом с местами «не столь» и «весьма отдаленными» связано 6 лет жизни писателя. Они имели огромное значение для его лит-ой деятельности, дали ему много впечатлений и тем. В якутской ссылке написан рассказ «Сон Макара» (напечатанный в 1885), сразу выдвинувший К. По возвращении из Сибири К. поселяется в Нижнем Новгороде. Здесь начался наиболее плодотворный период его художественного творчества (1885-1896), когда были созданы такие произведения, как «В дурном Обществе» (1885), «Слепой музыкант» (1886), «Лес шумит» (1886), «Сказание о Флоре» (1886), «Тени» (1891), «Река играет» (1891), «Парадокс» (1894), «Без языка» (1895) и др. Здесь же Короленко широко развернулся не только как художник, но и как общественный деятель и публицист.<p class="tab">К. глубоко вникает в дела губернского и даже уездного масштаба. Но он умеет поднимать местные вопросы на такую принципиальную высоту, умеет их так искусно обобщать, что нередко его выступления становятся событиями всероссийского значения, напр. его работа на голоде в Лукояновском уезде, отраженная в корреспонденциях и очерках, собранных в книге «В голодный год» (1893), защита обвиненных в ритуальном убийстве вотяков («Дело мултанских вотяков», 1895). Это значение общественная и публицистическая деятельность К. сохранила, как мы увидим, и в дальнейшем.</p><p class="tab">В 1893 году В. Г. совершил путешествие в Америку, оставившее заметный след в его творчестве (кроме «Без языка» - ряд набросков, опубликованных в посмертном издании его сочинений).</p><p class="tab">В 1896 К. переезжает в Петербург, чтобы принять более активное участие в «Русском богатстве». К «петербургскому периоду» относится «Марусина заимка» (1899) и некоторые другие, менее значительные произведения. В столице К. не ужился. В 1900 он переехал в Полтаву («полтавский период», 1900-1921), где написаны: «Мороз», «Последний луч», «Государевы ямщики», «У казаков» (1901), «Не страшное» (1903), «Над лиманом» (1909). Там же начата в 1906 монументальная «История моего современника», над к-рой автор работает до самой смерти (1921). Всеобщее внимание привлекает и публицистика К. На кишиневский погром он откликнулся своим «Домом № 13» (1903). Насилия неистовствующей после ревюлюции 1905 реакции встречают в лице К. неизменный отпор («Сорочинская трагедия», 1906; «Бытовое явление», 1910, и др.). Выдающуюся роль сыграл К. в деле Бейлиса (1913). Война застала К. за границей, откуда он вернулся лишь в конце 1915. К этому времени относится его выступление в защиту евреев (в сб. «Щит»). В революционные годы К. пишет «Падение царской власти», «Война, отечество и человечество», «Письма к А. В. Луначарскому». Октябрьская революция осталась ему чужда.</p><p class="tab">Один из наиболее выдающихся представителей разночинной народнической интеллигенции конца XIX в., К., как и то направление, с к-рым он связал свое имя, принадлежит сельской и уездной России. Он чужд городу, его кипучему темпу, его напряженной классовой борьбе. В кн. «В голодный год», этой энциклопедии голодающей России, отраженной в рамках одного уезда, вместе с объективными наблюдениями, трезвыми выводами из них, выразился и страх перед крушением устоев старой избяной Руси. Обращая внимание «власть имущих» на «грозные симптомы рушащегося крестьянства», он убеждал их «поддержать работника и плательщика русской жизни», ибо «здоровая почва опять и опять напитала бы верхние слои». Автор хочет сохранить деревенскую сермяжную Русь в ее основах, стремясь сделать ее более сытой и культурной. Он далек от какой-либо радикальной ломки существующих отношений, к-рую может вызвать развитие сельского пролетариата.</p><p class="tab">Этот консерватизм, эта любовь к провинциальному уюту и приволью еще сельской Руси и желание сохранить ее, залечив все недуги, характерны для поколения семидесятых годов, отвергавшего буржуазную цивилизацию. Признавая преимущества Запада и обреченность российского патриархализма, К. сохранил характерное для народничества чувство недоверия к городу и процессу урбанизации России (повесть «Без языка»).</p><p class="tab">От семидесятых годов до самого конца своей жизни донес К. и идею долга перед народом, веру в его силу и страстный интерес к его жизни.</p><p class="tab">Но К. окончательно сложился как художник и публицист уже в следующем десятилетии. Он пережил отразивший процесс расслоения деревни кризис народнической идеологии, за которым последовала ее ликвидация. И одним из первых, вступивших на путь ревизии основ народничества, был К. Однако отказаться от народнической фикции единого трудового народа он не мог и не хотел. И все, что способствует сохранению ее, что смягчает классовые противоречия - все это поддерживалось К. Так, в голодный год он приветствует... нищенство как благотворный институт. «Христово имя если далеко не уравняло богача с бедняком, - пишет К., - то все же хоть до известной степени сблизило эти разряды и даже богача заставило участвовать в общем бедствии. Пусть одной рукой он наживал порой от народной невзгоды, но все же и у него шло много хлеба на милостыню, и он подмешивал нередко лебеду к своей ржи» («В голодный год», стр. 29).</p><p class="tab">Одним словом, благодаря нищенству осуществляется «сердечное единение» перед лицом нужды. Оно для нашего писателя - «огромная общественная сила», «уравнитель и буфер, до известной степени устраняющий многие опасности» - в особенности классовую борьбу - призрачным единением богатых и бедных, дающих и берущих. Но не только в деревне хочет К. нейтрализовать борющиеся силы. Он признает борьбу классов вредным недоразумением и в городе.</p><p class="tab">К. вырос в эпоху, к-рая знала еще тот «неопределенный по классовой структуре» сплав, к-рый именуется «русским обществом». Одним из основных его убеждений было, что «русское общество второй половины XIX в. настроено сплошь оппозиционно». Он не без удовольствия вспоминает еще о годах, когда «между юношей, беспечно отвечавшим на следственные пункты, и следователями протягивались какие-то нити взаимной симпатии», когда «русский прокурор посылал меланхолически-сочувственный взгляд тому времени, когда сам он сидел в каземате». Всем выступлениям этого «борца за право» чужд классовый боевой дух, они не идут дальше противопоставления «власти» и единого в своей оппозиционности «общества», к-рое якобы «потрясается взрывами вне каких бы то ни было классовых интересов». Нужен был «голодный год», когда реакционное дворянство ухитрилось перещеголять даже царскую администрацию ненавистью к мужику и страхом перед ним, произволом и злопыхательством, чтобы для К. получил значение классовый фактор в деле борьбы с голодом.</p><p class="tab">Противопоставление у Короленко «власти» и «общества», ориентация на последнее, а не на крестьянство, как в 70-х гг., и вытекающие отсюда уже чисто политические задачи как доминирующие - все это определено новыми «веяниями» 80-х гг., все это означало начавшуюся эволюцию народничества к либерализму; и публицистическое и художественное творчество Короленко было выражением этого сдвига в широких слоях разночинной интеллигенции после 1 марта. Вождем этой средней интеллигенции, - ее наставником и был К. Но и она, отодвинувшая великие цели вдаль, проникнутая духом оппортунизма, давила на своего вождя, определяла содержание его поучений, заставляла считаться с собой. Пусть этот вождь высоко держал старое общественное знамя, пусть он боролся с приспособленчеством и апатией среднего интеллигента, - в создавшейся вокруг него атмосфере и он был далек от революции, от всякого «насильственного ниспровержения» существующего строя, и он заявлял, что его «точка зрения прямо противоположна максимализму, который считается лишь с конечными целями», и он стоял прежде всего за использование разных «легальных возможностей».</p><p class="tab">После 1905 тяготение народничества к либерализму лишь усилилось, что выразилось особенно убедительно в деятельности народно-социалистической партии. Империалистическая война сплотила их еще теснее. К. - руководитель центрального н.-с. органа «Русское богатство» - продолжал отражать эту эволюцию. Несмотря на свой глубокий гуманизм, он все же, скрепя сердце, принял войну, не рассмотрев ее классового лица.</p><p class="tab">Октябрьской революции, столь открыто и прямо признающей свой классовый характер и отрицающей «вечные идеи» либерализма, К. принять не смог. Правда, расходясь резко с лозунгами и программой компартии, он, как об этом свидетельствует А. В. Луначарский, «сумел при всей горечи своих укоризн сохранить понимание того, что коммунисты - это великий отряд армии блага, только для него пошедший по неправильной дороге» («Литературные силуэты», стр. 110).</p><p class="tab">Очерченный круг идей ярко выражен в публицистике К., - публицистике «сверхклассовой интеллигенции». Для К. как представителя эпохи перерождения народничества в широкий демократический либерализм характерно отсутствие мучительных вопросов о путях развития России, о ценности элементарных прав и свобод. Он в них уже не сомневается и достижение их считает основной, насущной задачей. Больше того, он даже готов сознательно и, может быть, так же аскетически отказаться от того, во имя чего народники-максималисты отказывались от благ буржуазной свободы. И именно потому, что К.-публицист сделал большой шаг от народнического социалистического утопизма в сторону либерального «реализма», так наз. «прогрессивное общество», до кадетов и мирнообновленцев включительно, всегда так охотно следовало за ним, всегда так единодушно почитало его. Ибо в его лице та часть народнической интеллигенции, к-рая не пошла к пролетариату, заключала блок с интеллигенцией буржуазной, сливалась с ней во «внеклассовую» группу. К. неустанно зовет к единению этих «живых сил», ориентируясь как подлинный представитель «прогрессивного русского общества» и на сельского священника, не брезгуя и земским начальником, соблюдающим законность, ибо для К., где закон, хоть и царский, там и прогресс.</p><p class="tab">При всем том, оценивая публицистику К. в ее социальной функции, нельзя забывать, что состав русской либерально-демократической интеллигенции, «прогрессивного общества», отличался текучестью. Для многих оно являлось лишь промежуточной станцией на пути их политического развития. И публицистика К. проводила через этот этап, чтобы часто своим объективным содержанием указать путь дальше.</p><p class="tab">Это объективное содержание - в той богатейшей россыпи фактов, уловленных зорким глазом большого художника, к-рой блещет публицистика К. Он всегда исходит из них, часто художественно продолжая виденное, слышанное или прочитанное. В воображении К. сухие, казалось бы, мало говорящие строки газетной хроники оживают, интуитивно нащупывается и вскрывается их конкретное содержание, их типическая значимость. Выводы же предоставляется сделать самому читателю. Это - публицистика художника, публицистика элементарных выводов и художественно постигнутых фактов, и в этом ее воспитатель ное значение для так наз. «прогрессивного общества», к-рое находило в ней свои общие идеи о бесправии, о свободе и достоинстве человеческой личности, о законности и произволе, выраженные с неотразимой убедительностью. Публицистика автора «Бытового явления» особенно сильна тогда, когда он пишет именно о бесспорных вещах. Вызвать труизмом мощную эмоциональную реакцию - это поистине победа таланта! А эта реакция, вызванная К., не всегда была рассчитана нашим минималистом, не у всех возбужденные им чувства укладывались в русло его выводов. Вот почему объективно публицистика К. помогала многим пройти быстро тот «прогрессистский» этап на пути влево, который был для них неизбежен.</p><p class="tab">Художник, публицист и общественный деятель, К. представляет настолько целостное явление, что нельзя понять ни одного из этих аспектов его разносторонней личности вне их единой связи. Художественное творчество К. выросло из того же корня, что и его политическая идеология, оно выражает мироощущение и мировосприятие, соответствующее этой идеологии, оно выполняет ту же социальную функцию, что и его публицистика, оно пользуется теми приемами, к-рые наиболее подходят к осуществлению этой функции. К. и как художник отражает давление изменившейся общественной атмосферы. Ему чужд художнический аскетизм семидесятников, он разрешает себе быть художником. Интерес к форме, почти отсутствовавший у его предшественников, писателей-народников, отчетливо выражен у К. Он пошел навстречу новым запросам читателя, сразу признавшего его. Возрождалась разрушенная эстетика. Это была эстетика тех же широких слоев прогрессивной интеллигенции. И с точки зрения искусства она была не революционной, а либеральной. Широкой терпимостью к ней была проникнута и эстетика Короленко, не задевавшая ничьих вкусов, умело, в меру сочетавшая в своей художественной практике традиции реализма со смягчавшим его резкие тона идеализмом.</p><p class="tab">Критика эпохи, признавая в авторе «Сна Макара» «тонкое эстетическое чутье», в сущности одобряла тот эстетический эклектизм, к-рым являлся идеалистический реализм К. Своей формулой «художник - зеркало, но зеркало живое» наш писатель примирял и реалистов, требовавших от искусства отражения жизни, и идеалистов, для которых оно должно создавать своеобразные «иллюзии мира». Это было ликвидацией народничества в области воззрений на искусство, что и почувствовала враждебная народничеству критика в художественной практике К., остававшейся верной до конца приведенной формуле идеалистического реализма. Так, Головин-Орловский сознательно противопоставляет К. писателям-шестидесятникам и народникам, - революционному натурализму разночинцев.</p><p class="tab">Более того, этот критик указал еще на одну черту К.-художника, к-рая делала его особенно приемлемым для людей представляемого Головиным направления и к-рая действительно характерна для К. - на «мягкую гуманность, не разбирающую правых и виноватых» (К. Головин, Русский роман и русское общество, стр. 420).</p><p class="tab">Беспартийное сострадание, братски доступное каждому, и «правому и неправому», сменило в творчестве К. сухую горечь и жесткость к врагу беллетристов предшествующего революционного десятилетия. Сатиру сменил тот «евангельский», все сглаживающий и все прощающий юмор, о котором так гневно писал Салтыков в своем ответе одному из будущих идеологов общественной реакции 80-х гг. - Суворину (тогда либералу). Этому «небудничному свету», озаряющему действительность, у Короленко должно было соответствовать изменение тематики, обусловленное теми же социально-политическими причинами.</p><p class="tab">К. сохранил от народничества глубокий интерес к народу и его психологии, но кризис народничества изменил самый подход к этим проблемам. Народническая мысль не могла разобраться в диалектике современной ей крестьянской жизни и не могла дать художественного ее познания. Это было время, когда Глеб Успенский с тоской и недоумением признавал несостоятельность всякого недиалектического, «арифметического» подхода к деревне, «таблицы умножения» («Черная работа», 1879). Но другим, более совершенным орудием художественного познания сложных процессов классовой дифференциации народничество не обладало. Расслоение мужицкого «мира», «народа», к-рый народническая мысль привыкла представлять себе более или менее однородным, обрекало ее на бессилие и в области художественного творчества. Мало того, эта распадающаяся на ряд пластов среда теряет для интеллигенции былую ценность, вызывая разочарование в самой основе ее идеологии. Разочарование в крестьянстве, оказавшемся не тем, чем его хотели видеть, невозможность без решительного разрыва со старой идеологией и метафизическими методами мышления изображать новую, образующуюся среду, вызывает исчезновение из художественной литературы «народа», как социальной среды. На первый план выступает личность, как это мы видим в произведениях К. из народной жизни. И выступает она не для того, чтобы быть отданной на заклание во имя «народного блага», не для того, чтобы отвести ее притязания как несвоевременные до «уплаты долга» народу. Нет, она приобретает свои права, свое значение. Если Г. Успенский, констатируя падение векового уклада народной жизни, с горечью указывал на рост личного начала, то этот рост как раз и приветствует К. Пробуждающаяся в народе личность всегда является для него тем путеводным «огоньком», к-рый вселяет в писателя бодрость в годы глухой реакции. И если представители ортодоксального народничества всегда эту личность разоблачают как носительницу распада якобы целостной народной жизни, то К. всячески ей симпатизирует, одновременно далекий от преклонения перед «народной правдой» и «властью земли». Не покорно склоняющийся перед ней Тимоха, к-рый в 70-х гг. был бы идеалом мужика, а беспокойные, отрывающиеся от нее личности привлекают симпатии К. И в этом отразился распад народнического миросозерцания. Народ не знает правды, он сам ищет ее, ищет ощупью, во тьме, - вот что осознала народническая интеллигенция, ревизующая свою идеологию. Но если разочарование в народе как источнике правды было тяжким ударом по интеллигентской вере, то его правдоискательство было источником утешения и бодрости. Такова социальная функция правдоискателей Короленко, прокладывавших путь интеллигентскому просветительству, культуртрегерству, к-рое должно было помочь народу в его поисках правды и, поддержав его на трудном пути, в союзе с ним завоевать лучшее будущее. Приветствуя этих правдоискателей, быстро эволюционирующая к либерализму народническая мысль решительно рвала с толстовством, со всякой идеализацией исконной народной мудрости и одновременно почерпала оптимизм. «Народ» переставал быть серой, косной массой, какой он рисовался отчаявшемуся в его силах и его правде народнику, он проявлял свои собственные духовные силы, к-рые шли навстречу отказавшейся от былых предубеждений интеллигенции, навстречу ее исканиям и стремлениям. Оставалось только прорыть туннель, чтобы духовные силы «народа» и «интеллигенции» соединились...</p><p class="tab">И К. в своих правдоискательских рассказах, как добрый врач у постели больного, напряженно следит за пульсом народной мысли, тщательно отмечая всякое ускорение этого пульса, со скорбью улавливая его замедление. Так, «тяжелые, нерадостные впечатления» уносит он от берегов Святого озера, с трепетом улавливает чуть-чуть заметные колебания этой мысли в полудикаре Макаре, более определенные - в Федоре Силине («Убивец»), ищущем новой, более справедливой веры и не столько спокойной, сколько праведной жизни. Искание справедливости для себя переходит в искание справедливости для всех. Эти искания еще не отделимы от религиозных переживаний, и К. тщательно наблюдает процесс отделения, освобождения от них. В Яшке из «Подследственного отделения» он уже нащупывает довольно твердое ядро социально-политического протеста, связанного, правда, еще с богом, но еще более - со смутным правовым сознанием, противопоставленным произволу деспотического государства. Исключительное праволюбие выделено в Яшке за счет всех классово-типичных черт. И наконец искание правды начинает приобретать более конкретные, хотя также неправильные формы, начинает переходить в волевую активность; хотя и ошибочно направленная и недостаточно стойкая, она уже не является безотчетным требованием, граничащим с безумием (Степан в «Марусиной заимке»).</p><p class="tab">И на этом К. приходится остановиться. Дальше этого предела искания правды в трудящихся массах он пойти не мог. Пути классового самосознания масс были для него закрыты. И чуткость художника сказалась в том, что он не навязал массам расплывчатых символов права, свободы и истины как найденных ими идеологических ценностей, а перенес их в древнюю Иудею и Грецию («Сказание о Флоре», «Тени»).</p><p class="tab">В первом из этих произведений К., отвергая толстовское непротивление, выражал устремления «прогрессивного общества», противопоставляющего самодержавию (в котором и воплощалось для него «зло») идею нации как единого целого и отвлеченной свободы, объединяющей «народ» против угнетателей. «Сказание о Флоре» - красноречивое свидетельство эволюции народнической мысли, - отрекавшейся раньше от всех ценностей либерализма во имя блага трудящихся классов, - к этому либерализму, не видевшему и не желавшему видеть ничего, кроме отвлеченных политических прав. В этой блестяще написанной апологетике «противления» не оправдано противление социальное. К. живет в мире абстрактных ценностей, - закон, право, истина, - возвышающихся над классовой действительностью, над конкретными общественными отношениями. Именно потому ему было доступно пробуждение сознания масс лишь до момента перехода его в конкретное классово-дифференцированное самосознание. Только примитивные формы развития этого сознания уловимы для художника, мыслящего абстрактными категориями буржуазной идеологии. Чтобы воплотить иные, более совершенные формы сознания масс, нужен другой художественный метод, более дифференцированный, а прежде всего - другой способ представления вещей.</p><p class="tab">В этой связи решается и вопрос о «романтизме» К. Романтизм усматривали в его любви к сказке, к легенде, к фантастичности сюжета, в ретроспективных моментах. Так определять романтизм Короленко, по некоторым совпадающим признакам, было бы довольно поверхностно. Конечно не сон Макара, не фантастические его видения сами по себе интересуют художника. Тут идеология стилизована под фантастику сна, как отрицание непротивления - под историю. Мы имеем здесь дело не столько с романтизмом, сколько с аллегоризмом художника, сознательно ратующего за свою идеологию, притом художника-реалиста, избегающего тенденциозного искажения действительности. Действительность как таковую К. хочет оставить неприкосновенной и для тенденции и для своего воображения, поскольку он контролирует себя. Действительное и фантастическое отделены у него отчетливой чертой. Фантастическое имеет право на существование, лишь поскольку оно оговорено, и большей частью играет служебную роль. Все это, казалось бы, исключает романтизм К. - не в смысле отдельных его элементов, а системы стиля, ибо одним из условий существования романтизма является как раз неоговоренность фантастического, смешение его с реальностью. И все же К. - романтик, хотя и не в том смысле, в каком это слово применяется к нему критикой. Романтично самое мировоззрение К., романтичны те представления его, к-рые он считал проверенными критикой разума. Это романтизм мелкой буржуазии - класса, вынужденного заменять реальную силу верой в силу идей. Значение К. в русской литературе том, что он воплотил романтику этого слоя как раз в момент, когда он был наиболее бессилен и потому наиболее романтичен. Подобно представителям этого класса на зап.-европейской почве (см. Гюго) К. навязывает действительности абстрактные категории права, свободы и истины как силы, имманентные ей в целом, ибо не может мыслить и воспринимать мир вне этих категорий. Вот почему, несмотря на свое тяготение к реализму, он воплощает в своем творчестве эти категории, а чтобы воплотить их, вынужден уже как подлинный романтик этого социального типа обращаться к исключительным личностям (праволюбец Яков, «Убивец», Степан, Менахем, Сократ, Диац, слепой музыкант и тому подобные).</p><p class="tab">Предпочтению исключительных личностей соответствует, как у романтиков этого же типа, отталкивание от социальных групп, от их взаимоотношений, от их борьбы, от классовой типичности. И этому соответствует такое же романтическое тяготение к отвлеченным категориям: «народ», «человечество» мыслятся как нерасчлененный коллектив. Социальная дифференциация стирается или отрицается как творческое начало. Вот эта романтика коллектива нашла у нас в лице К. своего крупнейшего выразителя. Народническое тяготение к «мирскому», общинному началу могло сохраниться лишь при отказе от его скомпрометированного конкретного выражения. Оно должно было стать абстрактным, романтически-туманным. Принципы народничества, трансформируясь в творчестве К., наполняются иным содержанием. Коллектив здесь не только не противопоставляется личности, а матерински нежно оберегает ее. Конкретная социальная, т. е. классовая, среда заменена коллективом вообще, надклассовым человечеством, духом человеческой солидарности или симпатии перед лицом природы. Для нашего писателя, несмотря на всю видимость борьбы и противоречий, человечество по существу едино. Представление об этом существенном единстве, противопоставляемом антагонизмам как временным отклонениям от уже существующей нормы, проникает все творчество К. Коллективность у него всегда сила светлая, духовная, и обратно: сила светлая, духовная всегда коллективна или выполняет коллективную функцию. И характерно, что К., уже не как беллетрист, а как критик в «трагедии великого юмориста» Гоголя видит борьбу сверхиндивидуального, живущего в других и для других, с темным эгоистическим началом болезни. И романтический оптимизм К. в том, что он допускает в принципе победу одухотворенного коллектива, являющегося для К. именно идеальной силой, над природной причинностью.</p><p class="tab">В «Слепом музыканте» эта сила победила темный рок природного детерминизма. Художественно-философский смысл этого замечательнейшего произведения К. - торжество социальности над темной и страшной судьбой. Слепой музыкант его хоть на мгновение, но прозрел, принципиально была возможна и победа сверхличной творческой силы Гоголя над роковой наследственностью. Еще шаг - и мы придем к мистике этого идеализированного коллектива, напряжением своей воли и веры приобретающего чудодейственную силу (ср. «За иконой», где К. предвосхитил, как справедливо указывает А. В. Луначарский, аналогичные мотивы в «Исповеди» Горького). Он видит в коллективе единую во многом жизнь, соединяющую человечество и во времени бесконечной нитью эволюции, для к-рой всякие антагонизмы и катастрофы - не внутренняя необходимость, а внешнее препятствие. И конечно правы критики, считающие К. чуждым трагизма, упрекающие его в упростительстве, в отсутствии оттенков. Но это лишь неизбежные следствия романтики бесклассового коллектива, социально-историческую обусловленность которой мы пытались здесь показать.</p><p class="tab">В этой же связи могут быть поняты и другие моменты творчества Короленко.</p><p class="tab">Если этот бесклассовый коллективизм не мог проявиться в создании общественных типов, заставляя художника предпочитать характеры, различающиеся лишь по индивидуальным и национальным признакам (Тюлин), то зато он полно выразился в лиризме.</p><p class="tab">От беллетристов-народников К. отличает как игнорирование классовой психологии персонажей, так и самая его поэтика.</p><p class="tab">В работе П. И. Лебедева-Полянского «К вопросу о творчестве В. Г. Короленко» дан анализ двух редакций одного и того же произведения К. (в первой редакции - «Федор Бесприютный», во второй - «По пути»). Если здесь приемы переработки, примененные К., и объясняются давлением цензуры, то все же их можно обобщить. Ибо «не смягчал ли художник беспокойно-резкий тон своих предшественников, не избегал ли нарочитой, хотя бы и талантливо сделанной подчеркнутости» под давлением цензуры новых умонастроений «прогрессивного общества»? Сопоставляя К. с его предшественниками, мы не можем не видеть в нем желания «смягчить» самый процесс читательского восприятия, а для этого ему приходится «сглаживать все то, что создает настороженно приподнятое настроение». А главное, аморфно-коллективистическое творчество К. должно избегать остро волнующих контрастов там, где писатели-народники на них построили бы все. «Непосредственный негодующий протест... уступает место размышлению, протесту мысли...». Все это сводится к тщательному различению К. «тенденциозного», т. е. социально-заостренного, и «идейного» искусства. Отвергая первое, он всецело принимает второе, разумея под ним служение великим целям, отзывчивость на проблемы времени, по возможности объективную их постановку, мыслимую лишь в том случае, когда искусство созерцает свои цели, но не призывает к определенным способам их осуществления. Такое отрицание тенденции и такие нейтрализующие приемы возможны лишь тогда, когда эти цели отодвигаются вдаль и когда художник берет на себя роль всепримирителя.</p><p class="tab">Но при этих существенных различиях искусство Короленко лишь свободно использовало завещанные ему народничеством формы. Стремление не только к правде художественной, но и к правде в обычном смысле слова, традиционное недоверие к вольному вымыслу - это черты общие у К. и писателей-народников. И Короленко не может отказаться от народнического «очерка»; он широко пользуется этой формой беглой записи впечатлений о факте. Чаще всего прибегает он к композиционно-несложной форме воспоминаний, предлагает читателю страницы из блок-нота, из дневника. Но полухудожественный, полупублицистический очерк народников пронизывается лиризмом, сменяющим публицистический пафос, сарказм уступает характерному для К. примиряющему юмору. Стремление к художественной цельности и стройности побуждает художника воображением дополнять действительность, располагать в своей перспективе имевшие место факты. Народнический очерк выполняет теперь уже определенное художественное, а не публицистическое задание, он становится формой, теряющей свое прежнее содержание и приспособляемой к новому. Этим К. вместе с Гаршиным знаменует переход от очерка-хроники к новелле Чехова, претворяющей в вымысел жизненные факты.</p><p class="tab">Но и здесь творчество К. компромиссно и эклектично. Фантазия допускается лишь постольку, поскольку она сама - факт действительности, «первое впечатление», иллюзия, сон - словом, лишь как неизбежный придаток действительности. Часто фантастика допускается как объект веры или суеверия темного человека. Здесь предъявляется обыкновенно оправдательный документ - поверие, легенда, сказка и т. п. (напр. рассказ о русалке-лихоманке, «История моего современника», т. III). С этой трактовкой фантастического связано и живописание природы у К. И здесь сказываются характерные черты этого промежуточного (между чеховским импрессионизмом и беллетристами-народниками) творчества. Природа у К. является неотъемлемым элементом фантастического или просто лирического. Она занимает в его творчестве несравненно большее место, чем у его непосредственных предшественников. Но пейзаж К. не импрессионистичен. И здесь создается грань между объективной истиной и воображением: «отсюда и досюда». К. дает точное, сдержанное описание и анализ впечатлений, производимых объектом этого описания. Фантастическое развертывается в плане анализа реальных душевных состояний с отнесением туда метафор и сравнений. Но благодаря этому же пейзаж у К. получает особое значение. Он не является обрамлением, декорацией. Пейзаж - действенный элемент повествования, фактор, возбуждающий именно работу воображения в персонажах, являющийся часто основой всей несложной композиции рассказа («Лес шумит», сибирские рассказы); он помогает нашему тяготеющему к мечте реалисту включать фантастику в свое художественное изложение, не нарушая, а напротив утверждая этим реализм и рационалистический подход к жизненным явлениям. И если сам по себе, точностью и сдержанностью описания, пейзаж К. напоминает пейзаж Тургенева, то не менее существенны их отличия. У К. природа - не только объект описания и созерцания, но и субъект действия, временами страшный («Мороз»). И в этой могучей действенности выражается совершенно иная функция пейзажа у К. Осуществляя противопоставление беспокойной, суетливой подвижности человека мудрому спокойствию природы, пейзаж Тургенева статичен; всегда помнишь, что эта картина нарисована. К. столько же видит, сколько слушает природу, и описание ее полно у него тех образов, к-рые обычно навеваются музыкальными звуками... Поэтому пейзаж К. при всей точности, даже документальности, динамичен, как мелодия в красках и линиях (лучшие описания природы посвящены у К. ее «динамичным», переходным моментам: рассвет, восход, закат и т. п.), которой отдаешься вместе с автором, чары которой он, правда, сам разрушает трезво-деловым «переходом к очередным делам».</p><p class="tab">Своим динамизмом, своей мошной действенностью природа у Короленко не должна звать к слиянию с собой. Не в пантеистической нирване ее смысл для человека. Ее расслабляющее, отвлекающее от жизни и борьбы восприятие преодолевается как слабость усталого человека. Ее функция в творчестве К. подчинена его высшему художественному и общественному заданию. Она должна звать не к растворению в себе, а к единению людей. Она выполняет коллективистскую, солидаризирующую функцию. У К. «суровая природа - мать союза между людьми» (Луначарский). Изображая ее «в подавляющем молчании» или «в грохоте ее бурь», он призывает к сплочению против ее грозной силы, к дружной борьбе людей с природой, а не друг против друга, к той же бесклассовой коллективности.</p><p class="tab">Резюмируем: выросшее в атмосфере реакции, давившей на передовые круги, выразившее ревизию и ликвидацию идеологии героического периода разночинной интеллигенции, преисполненное мотивами примирения и внеклассового единства творчество К. в наше время может иметь лишь историческое значение. Но, отступая перед реакцией, К. боролся с ней. В своей художественной публицистике он один из самых мощных разоблачителей старого режима. И потому можно сказать вместе с Р. Люксембург, что «К. внес свою долю в дело подготовки путей новой исторической силы в России».</p><p class="tab"></p><p class="tab"><span><b>Библиография:</b></span></p><p class="tab"><b>I.</b> Собр. сочин., 9 тт., изд. Маркса, прилож. к «Ниве» за 1914 (редактированное самим К.). С 1926 ДВУ выпускает новое полное собр. сочин., к-рое содержит много новых текстов; пока вышло 22 тт. В состав издания входят письма (до конца 1928 вышло 2 тт. за 1879-1889) и дневники (пока 4 тт. за 1881-1903); Сочин. в одном томе, Под редакцией Н. К. Пиксанова, со вступит. статьями редактора и А. В. Луначарского, Гиз, 1929.</p><p class="tab">Из собраний писем отметим: В. Г. Короленко. Письма 1888-1921, Под редакцией Б. Л. Модзалевского, П., 1922; Письма В. Г. Короленко к И. П. Белоконскому 1883-1921, М., 1922; А. П. Чехов и В. Г. Короленко. Переписка. Редакция Н. К. Пиксанова, М., 1923; Письма В. Г. Короленко к А. Г. Горнфельду, Л., 1924.</p><p class="tab"><b>II.</b> Чуковский К., Критические рассказы, 1910; Айхенвальд Ю. И., Силуэты русских писателей, вып. I, 1911; Шаховская Н. Д., В. Г. Короленко, М., 1912; Неведомский М. П., Зачинатели и продолжатели, 1918; Жизнь и творчество В. Г. Короленко, Сборник, изд. «Культура и свобода», П., 1918; Батюшков Ф., Критические очерки и заметки; Его же, ст. в «Истории русской литературы XIX в.», изд. «Мир»; Овсянико-Куликовский Д. Н., История русской интеллигенции, т. III (Собр. сочин., т. IX); Луначарский А. В., Этюды, Гиз, 1922; Сакулин П. Н., Ad lucem, «Жизнь», 1922, № 1; Богданович Т. А., В. Г. Короленко, Биография, вып. I, 1853-1917, Харьков, 1922; Батюшков Ф. Д., Короленко как человек и писатель, М., 1922; «Памяти В. Г. Короленко», Сборник, изд. «Задруга», М., 1922; «Короленко. Петербургский сборник», Под редакцией А. Б. Петрищева, П., 1922; Люксембург Р., Короленко, М., 1922; Городецкий С., Короленко и его художественный метод, сб. «Наши дни», кн. 2, М., 1922; «Нижегородский сборник памяти В. Г. Короленко», Н.-Н., 1923; Дерман А. Б., Писатели из народа и В. Г. Короленко, Харьков, 1924; Григорьев Р., Короленко, Гиз, М., 1925; Дрягин К. В., На перепутьи, Художественное творчество Короленко. Труды Вятского Пединститута им. В. И. Ленина, т. II, вып. I, Вятка, 1927; «В. Г. Короленко», серия «Классики в марксистском освещении», Под редакцией Е. Ф. Никитиной (статьи А. В. Луначарского, П. И. Лебедева-Полянского, И. Н. Кубикова, Н. К. Пиксанова, В. Л. Львова-Рогачевского, Р. Григорьева, П. С. Когана, В. Е. Евгеньева-Максимова, А. К. Воронского), М., 1928.</p><p class="tab"><b>III.</b> Библиографию сочин. и писем Короленко и литературы о нем см. в названном выше сборнике «Жизнь и творчество Короленко», П., 1918 (сост. В. С. Венгеровым); Пиксанов Н. К., Обзор литературы о В. Г. Короленко, «Печать и революция», 1922, кн. 2; Владиславлев И., Русские писатели XIX-XX вв., изд. 4-е, Л., 1924; «Восемь лет русской художественной литературы», Библиографический справочник, ред. М. А. Рыбниковой, Гиз, М., 1926; Сокольников М. и Кубиков И., (при участии Игоря Глебова), Классики и современные писатели на вечерах художественной литературы, изд. «Основа», Ив.-Вознесенск, 1927; Владиславлев И., Литература великого десятилетия, Гиз, М. - Л., 1928; Мандельштам Р. С., Художественная литература в оценке марксистской критики, изд. 4-е, М., 1928. </p>... смотреть

КОРОЛЕНКО

Владимир Галактионович [1853—1921]— беллетрист, публицист и общественный деятель; сын чиновника-украинца (уездного судьи). Мать К. — дочь польского помещика. По окончании гимназии [1871]поступил в Петербургский технологический институт, в 1873 перевелся в Москву, в Петровскую с.-х. академию. В 1876 как участник студенческой делегации, протестовавшей против полицейского режима в с.-х. академии, Короленко был выслан. В 1878 поступил в Горный институт. К этому же году относится и начало лит-ой работы К. (в газете «Новости»). Все это время он вел жизнь интеллигентного пролетария (уроки, рисование, корректура). В 1879 появляется в журнале «Слово» (№ 7) первое беллетристическое произведение К. — «Эпизоды из жизни искателя». В том же году К., заподозренный в связи с подпольной типографией, был вместе с братом административно выслан в глухой уездный городок Глазов, Вятской губ. Здесь К. закончил начатое уже раньше, во время сборов «в народ», обучение сапожному мастерству — «завел  собственный инструмент, наклеил на окне изображение сапога» и начал обслуживать местное и окрестное население. Однако «вольным» ремесленником ему удалось прожить здесь недолго. По проискам исправника К. был переведен в «лесную глушь» — в Березовские починки, где жил в самых первобытных условиях. Преследования администрации и тут не прекратились. За «самовольную отлучку» К. отправили в Якутскую область, но из Томска вернули в Европейскую Россию. В 1880—1881 находится под надзором полиции в Перми, продолжает там одно время заниматься сапожным ремеслом, затем устраивается сперва табельщиком в железнодорожных мастерских, потом письмоводителем в статистическом отделении службы тяги. К этому же времени относятся очерки «Ненастоящий город», «Чудная», «Яшка». Но мытарства писателя не окончились и здесь. После 1 марта 1881 «сапожник и живописец» Короленко сослан в Якутскую область за отказ от присяги Александру III («ссыльным был предложен особый „присяжный лист“ для подписи»). Отказ мотивирован в характерном для этого «борца за право» заявлении пермскому губернатору как протест против произвола власти. К. сознавал всю общественную бесполезность этого шага, навлекшего на него новые преследования, но не мог и формально погрешить против своих убеждений — присягнуть в верности тому, что его так возмущало. В Якутской области К. пробыл три года, занимаясь сапожным ремеслом и земледелием. Таким образом с местами «не столь» и «весьма отдаленными» связано 6 лет жизни писателя. Они имели огромное значение для его лит-ой деятельности, дали ему много впечатлений и тем. В якутской ссылке написан рассказ «Сон Макара» (напечатанный в 1885), сразу выдвинувший К. По возвращении из Сибири К. поселяется в Нижнем Новгороде. Здесь начался наиболее плодотворный период его художественного творчества [1885—1896, когда были созданы такие произведения, как «В дурном Обществе» [1885, «Слепой музыкант»  [1886, «Лес шумит» [1886, «Сказание о Флоре» [1886, «Тени» [1891, «Река играет» [1891, «Парадокс» [1894, «Без языка» [1895]и др. Здесь же Короленко широко развернулся не только как художник, но и как общественный деятель и публицист. К. глубоко вникает в дела губернского и даже уездного масштаба. Но он умеет поднимать местные вопросы на такую принципиальную высоту, умеет их так искусно обобщать, что нередко его выступления становятся событиями всероссийского значения, напр. его работа на голоде в Лукояновском уезде, отраженная в корреспонденциях и очерках, собранных в книге «В голодный год» [1893, защита обвиненных в ритуальном убийстве вотяков («Дело мултанских вотяков», 1895). Это значение общественная и публицистическая деятельность К. сохранила, как мы увидим, и в дальнейшем. В 1893 году В. Г. совершил путешествие в Америку, оставившее заметный след в его творчестве (кроме «Без языка» — ряд набросков, опубликованных в посмертном издании его сочинений). В 1896 К. переезжает в Петербург, чтобы принять более активное участие в «Русском богатстве». К «петербургскому периоду» относится «Марусина заимка» [1899]и некоторые другие, менее значительные произведения. В столице К. не ужился. В 1900 он переехал в Полтаву («полтавский период», 1900—1921), где написаны: «Мороз», «Последний луч», «Государевы ямщики», «У казаков» [1901, «Не страшное» [1903, «Над лиманом» [1909. Там же начата в 1906 монументальная «История моего современника», над к-рой автор работает до самой смерти [1921. Всеобщее внимание привлекает и публицистика К. На кишиневский погром он откликнулся своим «Домом № 13» [1903. Насилия неистовствующей после ревюлюции 1905 реакции встречают в лице К. неизменный отпор («Сорочинская трагедия», 1906; «Бытовое явление», 1910, и др.). Выдающуюся роль сыграл К. в деле Бейлиса [1913. Война застала К. за границей, откуда он вернулся лишь в конце 1915. К этому времени относится его выступление в защиту евреев (в сб. «Щит»). В революционные годы К. пишет «Падение царской власти», «Война, отечество и человечество», «Письма к А. В. Луначарскому». Октябрьская революция осталась ему чужда. Один из наиболее выдающихся представителей разночинной народнической интеллигенции конца XIX в., К., как и то направление, с к-рым он связал свое имя, принадлежит сельской и уездной России. Он чужд городу, его кипучему темпу, его напряженной классовой борьбе. В кн. «В голодный год», этой энциклопедии голодающей России, отраженной в рамках одного уезда, вместе с объективными наблюдениями, трезвыми выводами из них, выразился и страх перед крушением устоев старой избяной Руси. Обращая внимание «власть имущих» на «грозные симптомы рушащегося  крестьянства», он убеждал их «поддержать работника и плательщика русской жизни», ибо «здоровая почва опять и опять напитала бы верхние слои». Автор хочет сохранить деревенскую сермяжную Русь в ее основах, стремясь сделать ее более сытой и культурной. Он далек от какой-либо радикальной ломки существующих отношений, к-рую может вызвать развитие сельского пролетариата. Этот консерватизм, эта любовь к провинциальному уюту и приволью еще сельской Руси и желание сохранить ее, залечив все недуги, характерны для поколения семидесятых годов, отвергавшего буржуазную цивилизацию. Признавая преимущества Запада и обреченность российского патриархализма, К. сохранил характерное для народничества чувство недоверия к городу и процессу урбанизации России (повесть «Без языка»). От семидесятых годов до самого конца своей жизни донес К. и идею долга перед народом, веру в его силу и страстный интерес к его жизни. Но К. окончательно сложился как художник и публицист уже в следующем десятилетии. Он пережил отразивший процесс расслоения деревни кризис народнической идеологии, за которым последовала ее ликвидация. И одним из первых, вступивших на путь ревизии основ народничества, был К. Однако отказаться от народнической фикции единого трудового народа он не мог и не хотел. И все, что способствует сохранению ее, что смягчает классовые противоречия — все это поддерживалось К. Так, в голодный год он приветствует... нищенство как благотворный институт. «Христово имя если далеко не уравняло богача с бедняком, — пишет К., — то все же хоть до известной степени сблизило эти разряды и даже богача заставило участвовать в общем бедствии. Пусть одной рукой он наживал порой от народной невзгоды, но все же и у него шло много хлеба на милостыню, и он подмешивал нередко лебеду к своей ржи» («В голодный год», стр. 29). Одним словом, благодаря нищенству осуществляется «сердечное единение» перед лицом нужды. Оно для нашего писателя — «огромная общественная сила», «уравнитель и буфер, до известной степени устраняющий многие опасности» — в особенности классовую борьбу — призрачным единением богатых и бедных, дающих и берущих. Но не только в деревне хочет К. нейтрализовать борющиеся силы. Он признает борьбу классов вредным недоразумением и в городе. К. вырос в эпоху, к-рая знала еще тот «неопределенный по классовой структуре» сплав, к-рый именуется «русским обществом». Одним из основных его убеждений  было, что «русское общество второй половины XIX в. настроено сплошь оппозиционно». Он не без удовольствия вспоминает еще о годах, когда «между юношей, беспечно отвечавшим на следственные пункты, и следователями протягивались какие-то нити взаимной симпатии», когда «русский прокурор посылал меланхолически-сочувственный взгляд тому времени, когда сам он сидел в каземате». Всем выступлениям этого «борца за право» чужд классовый боевой дух, они не идут дальше противопоставления «власти» и единого в своей оппозиционности «общества», к-рое якобы «потрясается взрывами вне каких бы то ни было классовых интересов». Нужен был «голодный год», когда реакционное дворянство ухитрилось перещеголять даже царскую администрацию ненавистью к мужику и страхом перед ним, произволом и злопыхательством, чтобы для К. получил значение классовый фактор в деле борьбы с голодом.  Иллюстрация: В. Фаворский. Иллюстрация к «Истории моего современника» Короленко  Противопоставление у Короленко «власти» и «общества», ориентация на последнее, а не на крестьянство, как в 70-х гг., и вытекающие отсюда уже чисто политические задачи как доминирующие — все это определено новыми «веяниями» 80-х гг., все это означало начавшуюся эволюцию народничества к либерализму; и публицистическое и художественное творчество Короленко было выражением этого сдвига в широких слоях разночинной интеллигенции после 1 марта. Вождем этой средней интеллигенции, — ее наставником и был К. Но и она, отодвинувшая великие цели вдаль, проникнутая духом оппортунизма, давила на своего вождя, определяла содержание его поучений, заставляла считаться с собой. Пусть этот вождь высоко держал старое общественное знамя, пусть он боролся с приспособленчеством и апатией среднего интеллигента, — в создавшейся вокруг него атмосфере и он был далек от революции, от всякого «насильственного ниспровержения» существующего строя, и он заявлял, что его «точка зрения прямо противоположна максимализму, который считается  лишь с конечными целями», и он стоял прежде всего за использование разных «легальных возможностей». После 1905 тяготение народничества к либерализму лишь усилилось, что выразилось особенно убедительно в деятельности народно-социалистической партии. Империалистическая война сплотила их еще теснее. К. — руководитель центрального н.-с. органа «Русское богатство» — продолжал отражать эту эволюцию. Несмотря на свой глубокий гуманизм, он все же, скрепя сердце, принял войну, не рассмотрев ее классового лица. Октябрьской революции, столь открыто и прямо признающей свой классовый характер и отрицающей «вечные идеи» либерализма, К. принять не смог. Правда, расходясь резко с лозунгами и программой компартии, он, как об этом свидетельствует А. В. Луначарский, «сумел при всей горечи своих укоризн сохранить понимание того, что коммунисты — это великий отряд армии блага, только для него пошедший по неправильной дороге» («Литературные силуэты», стр. 110). Очерченный круг идей ярко выражен в публицистике К., — публицистике «сверхклассовой интеллигенции». Для К. как представителя эпохи перерождения народничества в широкий демократический либерализм характерно отсутствие мучительных вопросов о путях развития России, о ценности элементарных прав и свобод. Он в них уже не сомневается и достижение их считает основной, насущной задачей. Больше того, он даже готов сознательно и, может быть, так же аскетически отказаться от того, во имя чего народники-максималисты отказывались от благ буржуазной свободы. И именно потому, что К.-публицист сделал большой шаг от народнического социалистического утопизма в сторону либерального «реализма», так наз. «прогрессивное общество», до кадетов и мирнообновленцев включительно, всегда так охотно следовало за ним, всегда так единодушно почитало его. Ибо в его лице та часть народнической интеллигенции, к-рая не пошла к пролетариату, заключала блок с интеллигенцией буржуазной, сливалась с ней во «внеклассовую» группу. К. неустанно зовет к единению этих «живых сил», ориентируясь как подлинный представитель «прогрессивного русского общества» и на сельского священника, не брезгуя и земским начальником, соблюдающим законность, ибо для К., где закон, хоть и царский, там и прогресс. При всем том, оценивая публицистику К. в ее социальной функции, нельзя забывать, что состав русской либерально-демократической интеллигенции, «прогрессивного общества», отличался текучестью. Для многих оно являлось лишь промежуточной станцией на пути их политического развития. И публицистика К. проводила через этот этап, чтобы часто своим объективным содержанием указать путь дальше. Это объективное содержание — в той богатейшей россыпи фактов, уловленных зорким  глазом большого художника, к-рой блещет публицистика К. Он всегда исходит из них, часто художественно продолжая виденное, слышанное или прочитанное. В воображении К. сухие, казалось бы, мало говорящие строки газетной хроники оживают, интуитивно нащупывается и вскрывается их конкретное содержание, их типическая значимость. Выводы же предоставляется сделать самому читателю. Это — публицистика художника, публицистика элементарных выводов и художественно постигнутых фактов, и в этом ее воспитатель ное значение для так наз. «прогрессивного общества», к-рое находило в ней свои общие идеи о бесправии, о свободе и достоинстве человеческой личности, о законности и произволе, выраженные с неотразимой убедительностью. Публицистика автора «Бытового явления» особенно сильна тогда, когда он пишет именно о бесспорных вещах. Вызвать труизмом мощную эмоциональную реакцию — это поистине победа таланта! А эта реакция, вызванная К., не всегда была рассчитана нашим минималистом, не у всех возбужденные им чувства укладывались в русло его выводов. Вот почему объективно публицистика К. помогала многим пройти быстро тот «прогрессистский» этап на пути влево, который был для них неизбежен. Художник, публицист и общественный деятель, К. представляет настолько целостное явление, что нельзя понять ни одного из этих аспектов его разносторонней личности вне их единой связи. Художественное творчество К. выросло из того же корня, что и его политическая идеология, оно выражает мироощущение и мировосприятие, соответствующее этой идеологии, оно выполняет ту же социальную функцию, что и его публицистика, оно пользуется теми приемами, к-рые наиболее подходят к осуществлению этой функции. К. и как художник отражает давление изменившейся общественной атмосферы. Ему чужд художнический аскетизм семидесятников, он разрешает себе быть художником. Интерес к форме, почти отсутствовавший у его предшественников, писателей-народников, отчетливо выражен у К. Он пошел навстречу новым запросам читателя, сразу признавшего его. Возрождалась разрушенная эстетика. Это была эстетика тех же широких слоев прогрессивной интеллигенции. И с точки зрения искусства она была не революционной, а либеральной. Широкой терпимостью к ней была проникнута и эстетика Короленко, не задевавшая ничьих вкусов, умело, в меру сочетавшая в своей художественной практике традиции реализма со смягчавшим его резкие тона идеализмом. Критика эпохи, признавая в авторе «Сна Макара» «тонкое эстетическое чутье», в сущности одобряла тот эстетический эклектизм, к-рым являлся идеалистический реализм К. Своей формулой «художник — зеркало, но зеркало живое» наш писатель примирял и реалистов, требовавших от искусства отражения  жизни, и идеалистов, для которых оно должно создавать своеобразные «иллюзии мира». Это было ликвидацией народничества в области воззрений на искусство, что и почувствовала враждебная народничеству критика в художественной практике К., остававшейся верной до конца приведенной формуле идеалистического реализма. Так, Головин-Орловский сознательно противопоставляет К. писателям-шестидесятникам и народникам, — революционному натурализму разночинцев. Более того, этот критик указал еще на одну черту К.-художника, к-рая делала его особенно приемлемым для людей представляемого Головиным направления и к-рая действительно характерна для К. — на «мягкую гуманность, не разбирающую правых и виноватых» (К. Головин, Русский роман и русское общество, стр. 420). Беспартийное сострадание, братски доступное каждому, и «правому и неправому», сменило в творчестве К. сухую горечь и жесткость к врагу беллетристов предшествующего революционного десятилетия. Сатиру сменил тот «евангельский», все сглаживающий и все прощающий юмор, о котором так гневно писал Салтыков в своем ответе одному из будущих идеологов общественной реакции 80-х гг. — Суворину (тогда либералу). Этому «небудничному свету», озаряющему действительность, у Короленко должно было соответствовать изменение тематики, обусловленное теми же социально-политическими причинами. К. сохранил от народничества глубокий интерес к народу и его психологии, но кризис народничества изменил самый подход к этим проблемам. Народническая мысль не могла разобраться в диалектике современной ей крестьянской жизни и не могла дать художественного ее познания. Это было время, когда Глеб Успенский с тоской и недоумением признавал несостоятельность всякого недиалектического, «арифметического» подхода к деревне, «таблицы умножения» («Черная работа», 1879). Но другим, более совершенным орудием художественного познания сложных процессов классовой дифференциации народничество не обладало. Расслоение мужицкого «мира», «народа», к-рый народническая мысль привыкла представлять себе более или менее однородным, обрекало ее на бессилие и в области художественного творчества. Мало того, эта распадающаяся на ряд пластов среда теряет для интеллигенции былую ценность, вызывая разочарование в самой основе ее идеологии. Разочарование в крестьянстве, оказавшемся не тем, чем его хотели видеть,  невозможность без решительного разрыва со старой идеологией и метафизическими методами мышления изображать новую, образующуюся среду, вызывает исчезновение из художественной лит-ры «народа», как социальной среды. На первый план выступает личность, как это мы видим в произведениях К. из народной жизни. И выступает она не для того, чтобы быть отданной на заклание во имя «народного блага», не для того, чтобы отвести ее притязания как несвоевременные до «уплаты долга» народу. Нет, она приобретает свои права, свое значение. Если Г. Успенский, констатируя падение векового уклада народной жизни, с горечью указывал на рост личного начала, то этот рост как раз и приветствует К. Пробуждающаяся в народе личность всегда является для него тем путеводным «огоньком», к-рый вселяет в писателя бодрость в годы глухой реакции. И если представители ортодоксального народничества всегда эту личность разоблачают как носительницу распада якобы целостной народной жизни, то К. всячески ей симпатизирует, одновременно далекий от преклонения перед «народной правдой» и «властью земли». Не покорно склоняющийся перед ней Тимоха, к-рый в 70-х гг. был бы идеалом мужика, а беспокойные, отрывающиеся от нее личности привлекают симпатии К. И в этом отразился распад народнического миросозерцания. Народ не знает правды, он сам ищет ее, ищет ощупью, во тьме, — вот что осознала народническая интеллигенция, ревизующая свою идеологию. Но если разочарование в народе как источнике правды было тяжким ударом по интеллигентской вере, то его правдоискательство было источником утешения и бодрости. Такова социальная функция правдоискателей Короленко, прокладывавших путь  Иллюстрация: С. Шор. Иллюстрация к рассказу Короленко «В дурном обществе» (Киев, 1923)  интеллигентскому просветительству, культуртрегерству, к-рое должно было помочь народу в его поисках правды и, поддержав его на трудном пути, в союзе с ним завоевать лучшее будущее. Приветствуя этих правдоискателей, быстро эволюционирующая к либерализму народническая мысль решительно рвала с толстовством, со всякой идеализацией исконной народной мудрости и одновременно почерпала оптимизм. «Народ» переставал быть серой, косной массой, какой он рисовался отчаявшемуся в его силах и его правде народнику, он проявлял свои собственные духовные силы, к-рые шли навстречу отказавшейся от былых предубеждений интеллигенции, навстречу ее исканиям и стремлениям. Оставалось только прорыть туннель, чтобы духовные силы «народа» и «интеллигенции» соединились... И К. в своих правдоискательских рассказах, как добрый врач у постели больного, напряженно следит за пульсом народной мысли, тщательно отмечая всякое ускорение этого пульса, со скорбью улавливая его замедление. Так, «тяжелые, нерадостные впечатления» уносит он от берегов Святого озера, с трепетом улавливает чуть-чуть заметные колебания этой мысли в полудикаре Макаре, более определенные — в Федоре Силине («Убивец»), ищущем новой, более справедливой веры и не столько спокойной, сколько праведной жизни. Искание справедливости для себя переходит в искание справедливости для всех. Эти искания еще не отделимы от религиозных переживаний, и К. тщательно наблюдает процесс отделения, освобождения от них. В Яшке из «Подследственного отделения» он уже нащупывает довольно твердое ядро социально-политического протеста, связанного, правда, еще с богом, но еще более — со смутным правовым сознанием, противопоставленным произволу деспотического государства. Исключительное праволюбие выделено в Яшке за счет всех классово-типичных черт. И наконец искание правды начинает приобретать более конкретные, хотя также неправильные формы, начинает переходить в волевую активность; хотя и ошибочно направленная и недостаточно стойкая, она уже не является безотчетным требованием, граничащим с безумием (Степан в «Марусиной заимке»). И на этом К. приходится остановиться. Дальше этого предела искания правды в трудящихся массах он пойти не мог. Пути классового самосознания масс были для него закрыты. И чуткость художника сказалась в том, что он не навязал массам расплывчатых символов права, свободы и истины как найденных ими идеологических ценностей, а перенес их в древнюю Иудею и Грецию («Сказание о Флоре», «Тени»). В первом из этих произведений К., отвергая толстовское непротивление, выражал устремления «прогрессивного общества», противопоставляющего самодержавию (в котором  и воплощалось для него «зло») идею нации как единого целого и отвлеченной свободы, объединяющей «народ» против угнетателей. «Сказание о Флоре» — красноречивое свидетельство эволюции народнической мысли, — отрекавшейся раньше от всех ценностей либерализма во имя блага трудящихся классов, — к этому либерализму, не видевшему и не желавшему видеть ничего, кроме отвлеченных политических прав. В этой блестяще написанной апологетике «противления» не оправдано противление социальное. К. живет в мире абстрактных ценностей, — закон, право, истина, — возвышающихся над классовой действительностью, над конкретными общественными отношениями. Именно потому ему было доступно пробуждение сознания масс лишь до момента перехода его в конкретное классово-дифференцированное самосознание. Только примитивные формы развития этого сознания уловимы для художника, мыслящего абстрактными категориями буржуазной идеологии. Чтобы воплотить иные, более совершенные формы сознания масс, нужен другой художественный метод, более дифференцированный, а прежде всего — другой способ представления вещей. В этой связи решается и вопрос о «романтизме» К. Романтизм усматривали в его любви к сказке, к легенде, к фантастичности сюжета, в ретроспективных моментах. Так определять романтизм Короленко, по некоторым совпадающим признакам, было бы довольно поверхностно. Конечно не сон Макара, не фантастические его видения сами по себе интересуют художника. Тут идеология стилизована под фантастику сна, как отрицание непротивления — под историю. Мы имеем здесь дело не столько с романтизмом, сколько с аллегоризмом художника, сознательно ратующего за свою идеологию, притом художника-реалиста, избегающего тенденциозного искажения действительности. Действительность как таковую К. хочет оставить неприкосновенной и для тенденции и для своего воображения, поскольку он контролирует себя. Действительное и фантастическое отделены у него отчетливой чертой. Фантастическое имеет право на существование, лишь поскольку оно оговорено, и большей частью играет служебную роль. Все это, казалось бы, исключает романтизм К. — не в смысле отдельных его элементов, а системы стиля, ибо одним из условий существования романтизма является как раз неоговоренность фантастического, смешение его с реальностью. И все же К. — романтик, хотя и не в том смысле, в каком это слово применяется к нему критикой. Романтично самое мировоззрение К., романтичны те представления его, к-рые он считал проверенными критикой разума. Это романтизм мелкой буржуазии — класса, вынужденного заменять реальную силу верой в силу идей. Значение К. в русской лит-ре том, что он воплотил романтику этого слоя как раз в момент, когда он был наиболее бессилен  и потому наиболее романтичен. Подобно представителям этого класса на зап.-европейской почве (см. «Гюго») К. навязывает действительности абстрактные категории права, свободы и истины как силы, имманентные ей в целом, ибо не может мыслить и воспринимать мир вне этих категорий. Вот почему, несмотря на свое тяготение к реализму, он воплощает в своем творчестве эти категории, а чтобы воплотить их, вынужден уже как подлинный романтик этого социального типа обращаться к исключительным личностям (праволюбец Яков, «Убивец», Степан, Менахем, Сократ, Диац, слепой музыкант и тому подобные). Предпочтению исключительных личностей соответствует, как у романтиков этого же типа, отталкивание от социальных групп, от их взаимоотношений, от их борьбы, от классовой типичности. И этому соответствует такое же романтическое тяготение к отвлеченным категориям: «народ», «человечество» мыслятся как нерасчлененный коллектив. Социальная дифференциация стирается или отрицается как творческое начало. Вот эта романтика коллектива нашла у нас в лице К. своего крупнейшего выразителя. Народническое тяготение к «мирскому», общинному началу могло сохраниться лишь при отказе от его скомпрометированного конкретного выражения. Оно должно было стать абстрактным, романтически-туманным. Принципы народничества, трансформируясь в творчестве К., наполняются иным содержанием. Коллектив здесь не только не противопоставляется личности, а матерински нежно оберегает ее. Конкретная социальная, т. е. классовая, среда заменена коллективом вообще, надклассовым человечеством, духом человеческой солидарности или симпатии перед лицом природы. Для нашего писателя, несмотря на всю видимость борьбы и противоречий, человечество по существу едино. Представление об этом существенном единстве, противопоставляемом антагонизмам как временным отклонениям от уже существующей нормы, проникает все творчество К. Коллективность у него всегда сила светлая, духовная, и обратно: сила светлая, духовная всегда коллективна или выполняет коллективную функцию. И характерно, что К., уже не как беллетрист, а как критик в «трагедии великого юмориста» Гоголя видит борьбу сверхиндивидуального, живущего в других и для других, с темным эгоистическим началом болезни. И романтический оптимизм К. в том, что он допускает в принципе победу одухотворенного коллектива, являющегося для К. именно идеальной силой, над природной причинностью.  В «Слепом музыканте» эта сила победила темный рок природного детерминизма. Художественно-философский смысл этого замечательнейшего произведения К. — торжество социальности над темной и страшной судьбой. Слепой музыкант его хоть на мгновение, но прозрел, принципиально была возможна и победа сверхличной творческой силы Гоголя над роковой наследственностью. Еще шаг — и мы придем к мистике этого идеализированного коллектива, напряжением своей воли и веры приобретающего чудодейственную силу (ср. «За иконой», где К. предвосхитил, как справедливо указывает А. В. Луначарский, аналогичные мотивы в «Исповеди» Горького). Он видит в коллективе единую во многом жизнь, соединяющую человечество и во времени бесконечной нитью эволюции, для к-рой всякие антагонизмы и катастрофы — не внутренняя необходимость, а внешнее препятствие. И конечно правы критики, считающие К. чуждым трагизма, упрекающие его в упростительстве, в отсутствии оттенков. Но это лишь неизбежные следствия романтики бесклассового коллектива, социально-историческую обусловленность которой мы пытались здесь показать.  Иллюстрация: А. Кравченко. Иллюстрация к «Слепому музыканту» Короленко [1929]  В этой же связи могут быть поняты и другие моменты творчества Короленко. Если этот бесклассовый коллективизм не мог проявиться в создании общественных типов, заставляя художника предпочитать характеры, различающиеся лишь по индивидуальным и национальным признакам (Тюлин), то зато он полно выразился в лиризме. От беллетристов-народников К. отличает как игнорирование классовой психологии персонажей, так и самая его поэтика. В работе П. И. Лебедева-Полянского «К вопросу о творчестве В. Г. Короленко» дан анализ двух редакций одного и того же произведения К. (в первой редакции — «Федор Бесприютный», во второй — «По пути»). Если здесь приемы переработки, примененные К., и объясняются давлением цензуры, то все же их можно обобщить. Ибо «не смягчал ли художник беспокойно-резкий тон своих предшественников, не избегал ли нарочитой, хотя бы и талантливо сделанной  подчеркнутости» под давлением цензуры новых умонастроений «прогрессивного общества» Сопоставляя К. с его предшественниками, мы не можем не видеть в нем желания «смягчить» самый процесс читательского восприятия, а для этого ему приходится «сглаживать все то, что создает настороженно приподнятое настроение». А главное, аморфно-коллективистическое творчество К. должно избегать остро волнующих контрастов там, где писатели-народники на них построили бы все. «Непосредственный негодующий протест... уступает место размышлению, протесту мысли...». Все это сводится к тщательному различению К. «тенденциозного», т. е. социально-заостренного, и «идейного» искусства. Отвергая первое, он всецело принимает второе, разумея под ним служение великим целям, отзывчивость на проблемы времени, по возможности объективную их постановку, мыслимую лишь в том случае, когда искусство созерцает свои цели, но не призывает к определенным способам их осуществления. Такое отрицание тенденции и такие нейтрализующие приемы возможны лишь тогда, когда эти цели отодвигаются вдаль и когда художник берет на себя роль всепримирителя. Но при этих существенных различиях искусство Короленко лишь свободно использовало завещанные ему народничеством формы. Стремление не только к правде художественной, но и к правде в обычном смысле слова, традиционное недоверие к вольному вымыслу — это черты общие у К. и писателей-народников. И Короленко не может отказаться от народнического «очерка»; он широко пользуется этой формой беглой записи впечатлений о факте. Чаще всего прибегает он к композиционно-несложной форме воспоминаний, предлагает читателю страницы из блок-нота, из дневника. Но полухудожественный, полупублицистический очерк народников пронизывается лиризмом, сменяющим публицистический пафос, сарказм уступает характерному для К. примиряющему юмору. Стремление к художественной цельности и стройности побуждает художника воображением дополнять действительность, располагать в своей перспективе имевшие место факты. Народнический очерк выполняет теперь уже определенное художественное, а не публицистическое задание, он становится формой, теряющей свое прежнее содержание и приспособляемой к новому. Этим К. вместе с Гаршиным знаменует переход от очерка-хроники к новелле Чехова, претворяющей в вымысел жизненные факты. Но и здесь творчество К. компромиссно и эклектично. Фантазия допускается лишь постольку, поскольку она сама — факт действительности, «первое впечатление», иллюзия, сон — словом, лишь как неизбежный придаток действительности. Часто фантастика допускается как объект веры или суеверия темного человека. Здесь предъявляется обыкновенно оправдательный документ — поверие, легенда, сказка и т. п.  (напр. рассказ о русалке-лихоманке, «История моего современника», т. III). С этой трактовкой фантастического связано и живописание природы у К. И здесь сказываются характерные черты этого промежуточного (между чеховским импрессионизмом и беллетристами-народниками) творчества. Природа у К. является неотъемлемым элементом фантастического или просто лирического. Она занимает в его творчестве несравненно большее место, чем у его непосредственных предшественников. Но пейзаж К. не импрессионистичен. И здесь создается грань между объективной истиной и воображением: «отсюда и досюда». К. дает точное, сдержанное описание и анализ впечатлений, производимых объектом этого описания. Фантастическое развертывается в плане анализа реальных душевных состояний с отнесением туда метафор и сравнений. Но благодаря этому же пейзаж у К. получает особое значение. Он не является обрамлением, декорацией. Пейзаж — действенный элемент повествования, фактор, возбуждающий именно работу воображения в персонажах, являющийся часто основой всей несложной композиции рассказа («Лес шумит», сибирские рассказы); он помогает нашему тяготеющему к мечте реалисту включать фантастику в свое художественное изложение, не нарушая, а напротив утверждая этим реализм и рационалистический подход к жизненным явлениям. И если сам по себе, точностью и сдержанностью описания, пейзаж К. напоминает пейзаж Тургенева, то не менее существенны их отличия. У К. природа — не только объект описания и созерцания, но и субъект действия, временами страшный («Мороз»). И в этой могучей действенности выражается совершенно иная функция пейзажа у К. Осуществляя противопоставление беспокойной, суетливой подвижности человека мудрому спокойствию природы, пейзаж Тургенева статичен; всегда помнишь, что эта картина нарисована. К. столько же видит, сколько слушает природу, и описание ее полно у него тех образов, к-рые обычно навеваются музыкальными звуками... Поэтому пейзаж К. при всей точности, даже документальности, динамичен, как мелодия в красках и линиях (лучшие описания природы посвящены у К. ее «динамичным», переходным моментам: рассвет, восход, закат и т. п.), которой отдаешься вместе с автором, чары которой он, правда, сам разрушает трезво-деловым «переходом к очередным делам». Своим динамизмом, своей мошной действенностью природа у Короленко не должна звать к слиянию с собой. Не в пантеистической нирване ее смысл для человека. Ее расслабляющее, отвлекающее от жизни и борьбы восприятие преодолевается как слабость усталого человека. Ее функция в творчестве К. подчинена его высшему художественному и общественному заданию. Она должна звать не к растворению в себе, а к единению людей. Она выполняет коллективистскую,  солидаризирующую функцию. У К. «суровая природа — мать союза между людьми» (Луначарский). Изображая ее «в подавляющем молчании» или «в грохоте ее бурь», он призывает к сплочению против ее грозной силы, к дружной борьбе людей с природой, а не друг против друга, к той же бесклассовой коллективности. Резюмируем: выросшее в атмосфере реакции, давившей на передовые круги, выразившее ревизию и ликвидацию идеологии героического периода разночинной интеллигенции, преисполненное мотивами примирения и внеклассового единства творчество К. в наше время может иметь лишь историческое значение. Но, отступая перед реакцией, К. боролся с ней. В своей художественной публицистике он один из самых мощных разоблачителей старого режима. И потому можно сказать вместе с Р. Люксембург, что «К. внес свою долю в дело подготовки путей новой исторической силы в России». Библиография: I. Собр. сочин., 9 тт., изд. Маркса, прилож. к «Ниве» за 1914 (редактированное самим К.). С 1926 ДВУ выпускает новое полное собр. сочин., к-рое содержит много новых текстов; пока вышло 22 тт. В состав издания входят письма (до конца 1928 вышло 2 тт. за 1879—1889) и дневники (пока 4 тт. за 1881—1903); Сочин. в одном томе, под ред. Н. К. Пиксанова, со вступит. статьями редактора и А. В. Луначарского, Гиз, 1929. Из собраний писем отметим: В. Г. Короленко. Письма 1888—1921, под ред. Б. Л. Модзалевского, П., 1922; Письма В. Г. Короленко к И. П. Белоконскому 1883—1921, М., 1922; А. П. Чехов и В. Г. Короленко. Переписка. Редакция Н. К. Пиксанова, М., 1923; Письма В. Г. Короленко к А. Г. Горнфельду, Л., 1924. II. Чуковский К., Критические рассказы, 1910; Айхенвальд Ю. И., Силуэты русских писателей, вып. I, 1911; Шаховская Н. Д., В. Г. Короленко, М., 1912; Неведомский М. П., Зачинатели и продолжатели, 1918; Жизнь и творчество В. Г. Короленко, Сборник, изд. «Культура и свобода», П., 1918; Батюшков Ф., Критические очерки и заметки; Его же, ст. в «Истории русской литературы XIX в.», изд. «Мир»; Овсянико-Куликовский Д. Н., История русской интеллигенции, т. III (Собр. сочин., т. IX); Луначарский А. В., Этюды, Гиз, 1922; Сакулин П. Н., Ad lucem, «Жизнь», 1922, № 1; Богданович Т. А., В. Г. Короленко, Биография, вып. I, 1853—1917, Харьков, 1922; Батюшков Ф. Д., Короленко как человек и писатель, М., 1922; «Памяти В. Г. Короленко», Сборник, изд. «Задруга», М., 1922; «Короленко. Петербургский сборник», под ред. А. Б. Петрищева, П., 1922; Люксембург Р., Короленко, М., 1922; Городецкий С., Короленко и его художественный метод, сб. «Наши дни», кн. 2, М., 1922; «Нижегородский сборник памяти В. Г. Короленко», Н.-Н., 1923; Дерман А. Б., Писатели из народа и В. Г. Короленко, Харьков, 1924; Григорьев Р., Короленко, Гиз, М., 1925; Дрягин К. В., На перепутьи, Художественное творчество Короленко. Труды Вятского Пединститута им. В. И. Ленина, т. II, вып. I, Вятка, 1927; «В. Г. Короленко», серия «Классики в марксистском освещении», под ред. Е. Ф. Никитиной (статьи А. В. Луначарского, П. И. Лебедева-Полянского, И. Н. Кубикова, Н. К. Пиксанова, В. Л. Львова-Рогачевского, Р. Григорьева, П. С. Когана, В. Е. Евгеньева-Максимова, А. К. Воронского), М., 1928. III. Библиографию сочин. и писем Короленко и лит-ры о нем см. в названном выше сборнике «Жизнь и творчество Короленко», П., 1918 (сост. В. С. Венгеровым); Пиксанов Н. К., Обзор литературы о В. Г. Короленко, «Печать и революция», 1922, кн. 2; Владиславлев И., Русские писатели XIX—XX вв., изд. 4-е, Л., 1924; «Восемь лет русской художественной литературы», Библиографический справочник, ред. М. А. Рыбниковой, Гиз, М., 1926; Сокольников М. и Кубиков И.,  (при участии Игоря Глебова), Классики и современные писатели на вечерах художественной литературы, изд. «Основа», Ив.-Вознесенск, 1927; Владиславлев И., Литература великого десятилетия, Гиз, М. — Л., 1928; Мандельштам Р. С., Художественная литература в оценке марксистской критики, изд. 4-е, М., 1928. А. Лаврецкий... смотреть

КОРОЛЕНКО

Владимир Галактионович (15(27).VII.1853 - 25.XII.1921) - рус. писатель, публицист, обществ. деятель. Род. в Житомире в семье чиновника. Был студентом п... смотреть

КОРОЛЕНКО

Владимир Галактионович (1853, Житомир – 1921, Полтава), русский прозаик, публицист. В 1871 г. начал учиться в Петербургском технологическом ун-те, в 1874 г. перешел в Петровскую академию под Москвой, где увлекся идеями народничества. Участвовал в студенческом движении, за что в 1876 г. был исключен и выслан в Кронштадт. В 1877 г. поступил в Петербургский горный ун-т, но в 1879 г. был исключен по подозрению в связи с народниками и сослан в Вятскую губернию. В этом же году вышел рассказ Короленко «Эпизоды из жизни искателя». На протяжении последующих шести лет писатель постоянно находится в ссылках и тюрьмах. В этот период в Вышневолоцкой тюрьме он пишет рассказ «Чудная», опубл. в 1893 г. в Лондоне. В 1881 г. за отказ присягать Александру III Короленко был сослан в Якутию. Жизнь в Восточной Сибири вдохновила писателя на создание множества рассказов, среди которых «Сон Макара», «В дурном обществе», «Лес шумит», «Соколинец» и др. В 1886 г. они были собраны в книгу «Очерки и рассказы». В 1885 г. Короленко разрешено было поселиться в Нижнем Новгороде, волжская тема вошла во многие его произведения. В 1887 г. писатель работал над повестью «Слепой музыкант», ставшей одним из самых популярных его произведений. Волга вдохновляет и др. рассказы: «За иконой», «На затмении» (оба – 1887), «В облачный день» (1890), «Река играет» (1891), «Художник Алымов» (1896) и др. В 1889 г. выходит вторая книга «Очерков и рассказов». В 1883 г. Короленко уезжает в путешествие по Америке и впоследствии пишет рассказ, а по сути, целый роман о жизни украинца-эмигранта в Америке «Без языка» (1895). В последующие годы Короленко создал множество очерков, в т. ч. полемических, призывал к борьбе против произвола властей. Из его публ. в газете «Русские ведомости» составлена книга «В голодный год» (1893). Нищету русской деревни, описанную в этой книге, Короленко связывает с тем, что крестьяне практически по-прежнему остаются в крепостной зависимости. В 1896 г. он приезжает в Петербург и становится одним из руководителей журнала «Русское богатство». В 1914 г. выходит его девятитомное собрание сочинений. В 1903 г. выходит третья книга «Очерков и рассказов». С 1905 г. и до смерти писатель работал над многотомным трудом «История моего современника». После поражения первой русской революции 1905 г. он выступил против «дикой оргии» смертных казней и карательных экспедиций (очерки «Бытовое явление», 1910; «Черты военного правосудия», 1910; «В успокоенной деревне», 1911; «Дело Бейлиса», 1913). Творчество Короленко было проникнуто «поисками настоящего народа», он старался показать, что в рус. человеке, несмотря на все бедствия, есть искра Божия, что не все в его жизни безнадежно и потеряно. Даже в сибирских мужиках, живущих почти животной жизнью, писатель стремится показать духовные искания и веру в Бога («Сон Макара»). Крылатым стало выражение «Человек рожден для счастья, как птица для полета», которое произносит безрукий калека из рассказа «Парадокс». Этой же теме посвящена повесть «Слепой музыкант»: человек стремится к своему, добивается поставленной цели, несмотря на препятствия, стоящие на его пути. Так действовал и Короленко, в течение всей жизни осуждаемый властями, но продолжавший бороться с тем, что он считал несправедливым. Писатель не боялся выступать ни против старой, ни против новой власти, всегда был на стороне народа и против убийств, грабежей и насилия, которые несла сначала царская власть, а потом революция. Современники видели в Короленко не только выдающегося писателя, но и талантливого публициста, ценили как художественные, так и гражданские достоинства его произведений.... смотреть

КОРОЛЕНКО

один из крупнейших писателей-народников. Отражая тогдашние настроения широких кругов интеллигенции, Короленко в эпоху царизма был настроен резко оппозиционно и подвергался даже некоторым репрессиям. В кругах народников Короленко был одним из идеологов умеренно-либерального крыла, группировавшегося вокруг журнала "Русское Богатство". Вместе с Пешехоновым и др. Короленко был основателем партии народных социалистов. После февральской революции он, естественно, стал горячим защитником Временного Правительства. Октябрьскую Революцию Короленко встретил с нескрываемой враждебностью, характерной для всей интеллигенции. В первые месяцы после Октября он неоднократно выступал в печати с резкой критикой различных сторон деятельности советского правительства. Одновременно Короленко усиленно распространялся насчет некультурности масс, неподготовленности России к социальным экспериментам и т. д. Первые мероприятия Советской власти по борьбе с ложью и клеветой буржуазной печати он встретил с нескрываемой злобой. И в журнале и в различных газетах Короленко выступил с тяжелыми обвинениями против советского правительства. Вплоть до самой смерти (1922 г.) Короленко не примирился с Советской властью. /Т. 3/... смотреть

КОРОЛЕНКО

КОРОЛЕНКО Владимир Галактионович (1853-1921), русский писатель и публицист, почётный академик Петербургской АН (1900-02; отказался от звания в знак пр... смотреть

КОРОЛЕНКО

- Владимир Галактионович (1853-1921) - русский писатель ипублицист, почетный академик Петербургской АН (1900-02), почетный академикРоссийской АН (1918). В 1879 арестован по подозрению в связях среволюционными деятелями; в 1881-84 ссылка в Якутии. Рассказы и повести""Сон Макара"" (1883), ""Слепой музыкант"" (1886), ""Без языка"" (1895),""Павловские очерки"" (1890), ""Река играет"" (1891), автобиографическаяповесть ""История моего современника"" (опубликована посмертно 1922) и др.проникнуты демократическими и гуманистическими идеями. Критикареволюционного террора после 1917 в письмах к А. В. Луначарскому (1922).Редактор журнала ""Русское богатство"" (1895-1918).... смотреть

КОРОЛЕНКО

КОРОЛЕВ КОРОЛЬ КОРОЛЕНКО КОРОЛИККоролей в России никогда не было.Слово "король" было известно народу преимущественно из сказок, позднее - из играль... смотреть

КОРОЛЕНКО

КОРОЛЕ́НКО, а, ч., нар.-поет.Те саме, що короле́вич.Дасть тобі король червоную корогов, .. А короленко – вороного коня (П. Чубинський);Нараз Доброчин з... смотреть

КОРОЛЕНКО

корень - КОРОЛ; суффикс - ЕНК; окончание - О; Основа слова: КОРОЛЕНКВычисленный способ образования слова: Суффиксальный∩ - КОРОЛ; ∧ - ЕНК; ⏰ - О; Слово... смотреть

КОРОЛЕНКО

Окрол Окоренок Около Око Окно Окк Нок Нло Нерол Нер Некк Лоро Лор Лоно Локон Локо Лок Леон Лен Лек Крон Креол Крен Крек Короленко Королек Корн Корел Конек Кон Колон Коло Колко Колер Колено Коленкор Кол Кокор Кокон Кокер Кок Кнр Онер Онко Клон Клок Клерк Оон Ооо Орел Клер Ореол Орк Клен Кен Кек Орлон Енол Орн Орок Релон Рено Рнк Роек Рок Рол Рон Рококо Орленок Керн Клек Кленок... смотреть

КОРОЛЕНКО

Короле́нко, -ка, -кові (прізв.). Короле́нків, -кова, -кове; короле́нківський, -ка, -ке∗∗∗Короле́нко, -ка, -кові; -ле́нки, -ле́нків = короле́вич

КОРОЛЕНКО

(Ирк. обл.) горная вершина, голец в Бодайбинском р-не - в честь выдающегося русского писателя В.Г. Короленко (1853-1921), который в 1881 г. за политиче... смотреть

КОРОЛЕНКО

имя собств., сущ. муж. рода; неизм.

КОРОЛЕНКО

-а, ч., нар.-поет. Те саме, що королевич.

КОРОЛЕНКО

власна назва, імен. чол. роду

КОРОЛЕНКО

Короленко (урожд. Ивановская) Евдокия Семеновна (1855-1940) - жена В. Г. Короленко, участница народнического движения.

КОРОЛЕНКО

Короле́нко прізвище * Жіночі прізвища цього типу як в однині, так і в множині не змінюються.

КОРОЛЕНКО

Начальная форма - Короленко, неизменяемое, общий род, одушевленное, фамилия

КОРОЛЕНКО

короле́нко іменник чоловічого роду, істота королевич поет.

КОРОЛЕНКО

-а, ч. , нар.-поет. Те саме, що королевич.

КОРОЛЕНКО

427722, Удмуртской Республики, Кизнерского

КОРОЛЕНКО

фольк. см. королевич

КОРОЛЕНКО В.Г.

Короленко В.Г. Короленко Владимир Галактионович (1853 - 1921) Русский писатель, публицист, общественный деятель. 1879 - арестован по подозрению в связя... смотреть

КОРОЛЕНКО ВЛАДИМИР ГАЛАКТИОНОВИЧ

(1853 — 1921) Русский писатель, публицист, общественный деятель. Автор рассказов «Чудная», «Убивец», «Сон Макара», «Соколинец». «По пути», «Ат-Даван»,... смотреть

КОРОЛЕНКО ВЛАДИМИР ГАЛАКТИОНОВИЧ

КОРОЛЕ́НКО Владимир Галактионович (1853—1921), русский писатель. В 1900 избран почетным акад. Петерб. АН, в 1902 сложил с себя это звание. Рассказы из ... смотреть

КОРОЛЕНКО ВЛАДИМИР ГАЛАКТИОНОВИЧ

Короленко, Владимир Галактионович (15 июня 1853 в Житомире — 25 дек. 1921 в Полтаве) — писательПсевдонимы: Архивариус; В.; В. К.; Века; Вл. К.; Всякий... смотреть

КОРОЛЕНКО ВЛАДИМИР ГАЛАКТИОНОВИЧ

(1853-1921) Писатель, обществ. деятель. Учился в Петерб. технологическом ин-те (с 1871) и Петровской земледельческой акад. (с 1874). Участник рев. движения, народник. С 1885 после возвращения из ссылки жил в Н.-Новгороде, с 1896 в Петербурге, с 1902 гл. обр. в Полтаве. В 1900-02 поч. академик, сложил с себя полномочия в знак протеста против лишения звания поч. академика М.Горького. Ред. ж. "Русское богатство»(1904-18, с перерывами). В годы рев-ции и гражд. войны протестовал против насилия и террора как красных, так и белых. Рассказы и повести «Сон Макара» (1883), «Слепой музыкант» (1886), «Без языка» (1895), автобиогр. роман "История моего современника" (изд. 1922) и др. произв.... смотреть

КОРОЛЕНКО ВЛАДИМИР ГАЛАКТИОНОВИЧ

(15 июля 1853, Житомир, – 25 декабря 1921, Полтава). Отец – уездный судья, мать – дочь польского помещика. Учился в Петербургском технологическом институте (1871 – 74), затем в Петровской сельскохозяйственной академии (1874 – 76). В 1876 за участие в студенческих волнениях сослан в Кронштадт. В 1877 поступил в Петербургский горный институт. В 1879 – 81 находился в тюрьмах и ссылках. В 1881 за отказ от присяги Александру III сослан в Якутскую область. В 1885-96 жил под надзором полиции в Нижнем Новгороде, активно участвовал в либеральной оппозиции, сотрудничал в либеральных периодических изданиях "Русские Ведомости", "Северный Вестник", "Нижегородские Ведомости". В 1895 – 1917 Короленко – один из официальных издателей журнала "Русское Богатство". В публицистике Короленко проводятся идеи правового государства, последовательно осуждается правительство за разжигание сословной ("диктатура дворянства" – очерки "В Голодный год", 1891-92) и национальной (статьи о "Мултанском деле", 1895 – 96, деле Бейлиса, 1911 – 13) розни. Участвовал в либеральном движении, считая себя "беспартийным социалистом". В период первой мировой войны Короленко занимал "патриотическую" позицию, хотя и разошелся с кадетской газетой "Речь" по вопросам аннексий и не одобрял "кадетскую воинственность". Отношение к Февральской революции 1917 выразил в выступлении 6 марта на митинге в Полтаве: "Монарх уходит – Россия остается... Будем же едины... враг еще на нашей земле"; предостерегал от "насилий и мести" (ПСС, т. 32, с. 99). 11 марта избран председателем митинга солдат Полтавского гарнизона и призвал их к единению с народом и сохранению спокойствия и дисциплины ("Русские Ведомости", 1917, 14 марта). Депутаты от Народно-социалистической партии на проходившем в Полтаве 17 апреля съезде крестьян предложили Короленко выдвинуть его депутатом в Учредительное Собрание, он отказался, ссылаясь на нездоровье. 2 – 4 мая в газете "Русские Ведомости" напечатана его статья "Падение царской власти. (Речь простым людям о событиях в России)", где Короленко указывал, что "царской власти уже нет места" в будущей России, и Учредительное Собрание, как некогда Земский собор, "установит будущую форму правления русским государством", подчеркивал, что "нужно много мудрости, чтобы прекратить внутри страны разногласия, опасные споры о власти и междоусобия", "пока родине грозит нашествие и гибель его молодой свободы". Статья выдержала в 1917 около 40 отдельных изданий общим тиражом 600 тысяч экземпляров (см.: Негретов П.И., В.Г. Короленко. Летопись жизни и творчества., 1917 – 1921, М., 1990, с. 20). В статье "Война, отечество и человечество" ("Русские Ведомости", 1917, 15 – 27 августа) выступил против "пораженцев" и доказывал, что распространение убеждения, "что Родина не нужна, что она не дело всего народа, а только дело каких-нибудь классов", приведет к анархии и "войне всех против всех". Позиция Короленко по отношению к Октябрьскому перевороту определялась его убеждением, что "сила большевизма всякого рода в демагогической упрощенности" (Негретов, с. 29). 2 ноября обратился с воззванием "Гражданам членам Совета рабочих и солдатских депутатов", в котором писал: "Я заявляю, что не признаю вашей власти, и обращаюсь к вам с братским призывом: остановитесь!.. Не обманывайте же граждан, солдат и народ. Никто кроме вас не покушается на свободу в нашем крае. Откажитесь от поддержки междоусобия и распада, и пусть дальше идет братская работа над сложным делом созидания нового строя" (там же, с. 35). В ряде статей протестовал против ограничения свободы печати, призывал "поставить интересы всего населения выше парт, борьбы". В статье "Торжество победителей" Короленко, обращаясь к А.В. Луначарскому, писал: "Вы торжествуете победу, но эта победа гибельная для победившей с вами части народа, гибельная, быть может, и для всего русского народа в целом", поскольку "власть, основанная на ложной идее, обречена на гибель от собственного произвола" ("Русские Ведомости", 1917, 3 декабря). 22 ноября 1917 избран почетным председателем Полтавского комитета политического Красного Креста. В период занятия Полтавы войсками украинской Центральной Рады и А.И. Деникина Короленко также выступал против террора и мести. 22 июня 1919 в интервью корреспонденту РосТА утверждал: "Основная ошибка Советской власти – это попытка ввести социализм без свободы... Социализм придет вместе со свободой или не придет вовсе" (Негретов, с. 111). В 1919-21, не имея возможности выступать в печати, Короленко обратился с серией писем к Луначарскому и председателю СНК УССР Х.Г. Раковскому, основное содержание которых – протест против бессудных расправ ЧК. Сочинения: Полн. собр. соч., т. 1-51, Харьков, 1922-29; Воспоминания. Статьи. Письма, М., 1988; Письма А.В. Луначарскому, "Новый мир", 1988, № 10; Письма Х.Г. Раковскому, "Вопросы истории", 1990, № 10. Литература: Короленко В.Г., Книга об отце, Ижевск, 1968; В.Г. Короленко в воспоминаниях современников, М., 1962. Н.Л. Соколов.... смотреть

КОРОЛЕНКО ВЛАДИМИР ГАЛАКТИОНОВИЧ

выдающийся писатель. Родился 15 июля 1853 года в Житомире. По отцу он старого казацкого рода, мать - дочь польского помещика на Волыни. Отец его, занимавший должность уездного судьи в Житомире, Дубне, Ровне, отличался редкой нравственной чистотой. В главных чертах сын обрисовал его в полу-автобиографической повести *В дурном обществе*, в образе идеально-честного *пана-судьи*, и более подробно - в *Истории моего современника*. Детство и отрочество Короленко протекли в маленьких городках, где сталкиваются три народности: польская, украинско-русская и еврейская. Бурная и долгая историческая жизнь оставила здесь ряд воспоминаний и следов, полных романтического обаяния. Все это, в связи с полу-польским происхождением и воспитанием, наложило неизгладимую печать на творчество Короленко и ярко сказалось в его художественной манере, роднящей его с новыми польскими писателями - Сенкевичем, Оржешко, Прусом. В ней гармонично слились лучшие стороны обеих национальностей: польская колоритность и романтичность, и украинско-русская задушевность и поэтичность. К природным качествам пришли на помощь альтруистические течения русской общественной мысли 70-х годов. Все эти элементы создали художника с высоко-поэтическими настроениями, с всепроникающей и всепобеждающей гуманностью. В 1870 году Короленко окончил курс в ровенском реальном училище. Незадолго до этого умер идеально бескорыстный его отец, оставив многочисленную семью почти без всяких средств. Когда в 1871 году Короленко поступил в Санкт-Петербургский технологический институт, ему пришлось вынести самую тяжелую нужду; обедать за 18 копеек в благотворительной кухмистерской он мог себе позволить не чаще одного раза в месяц. В 1872 году благодаря стараниям энергичной матери, ему удалось перебраться в Москву и поступить стипендиатом в Петровско-Разумовскую земледельческую академию. В 1874 году, за подачу от имени товарищей коллективного прошения, он был исключен из академии. Поселившись в Петербурге, Короленко вместе с братьями добывал средства к существованию для себя и семьи корректурной работой. С конца 70-х годов Короленко подвергается аресту и ряду административных кар. После нескольких лет ссылки в Вятской губернии, он в начале 80-х годов был поселен в Восточной Сибири, в 300 верст за Якутском. Сибирь произвела на невольного туриста огромное впечатление и дала материал для лучших его очерков. Дико-романтическая природа сибирской тайги, ужасающая обстановка жизни поселенцев в якутских юртах, полная самых невероятных приключений жизнь бродяг, с их своеобразной психологией, типы правдоискателей, рядом с типами людей почти озверевших - все это художественно отразилось в превосходных очерках Короленко из сибирской жизни: *Сне Макара*, *Записках сибирского туриста*, *Соколинце*, *В подследственном отделении*. Верный основному складу своей творческой души - любви к яркому и возвышенному, автор почти не останавливается на будничных сторонах сибирского быта, а берет его по преимуществу в его наиболее величавых и настраивающих на высокой лад проявлениях. В 1885 году Короленко разрешено было поселиться в Нижнем Новгороде, и с тех пор все чаще и чаще фигурирует в его рассказах верхневолжская жизнь. Романтического в ней мало, но много беспомощности, горя и невежества - и это нашло свое отражение в рассказах Короленко: *На солнечном затмении*, *За иконой*, *Река играет*, в полу-этнографических *Павловских очерках* и особенно в очерках, составивших целую книгу *В голодный год* (Санкт-Петербург, 1893). Эта книга явилась результатом энергической деятельности Короленко по устройству бесплатных столовых для голодающих в Нижегородской губернии. Газетные статьи его об организации помощи голодающим в свое время дали ряд весьма важных практических указаний. Общественная деятельность Короленко за все время его 10-летнего пребывания в Нижнем была, вообще, чрезвычайно ярка. Он стал своего рода *учреждением*; около него сгруппировались лучшие элементы края для культурной борьбы с злоупотреблениями всякого рода. Банкет, устроенный ему по случаю отъезда из Нижнего в 1896 году, принял грандиозные размеры. К числу самых блестящих эпизодов нижегородского периода жизни Короленко принадлежит так называемое *Мултанское дело*, когда, благодаря замечательной энергии Короленко и искусно поведенной защите, были спасены от каторги обвинявшиеся в ритуальном убийстве вотяки. В 1894 году Короленко ездил в Англию и Америку и часть своих впечатлений выразил в очень оригинальной повести *Без языка* (*Русское Богатство*, 1895, № 1 - 3 и отдельно), несколько сбивающейся на анекдот, но в общем написанной блестяще и с чисто - диккенсовским юмором. С 1895 года Короленко - член редакции и официальный представитель *Русского Богатства* - журнала, к которому он теперь примкнул окончательно; раньше его произведения чаще всего печатались в *Русской Мысли*. В 1900 году при образовании разряда изящной словесности при Академии Наук, Короленко был в числе первых, избранных в почетные академики, но в 1902 году, в связи с незакономерным кассированием выборов в почетные академики Горького , Короленко вернул свой диплом при письменном протесте. С 1900 года Короленко поселился в Полтаве. - Короленко начал свою литературную деятельность еще в конце 70-х годов, но большой публикой не был замечен. Его первая повесть *Эпизоды из жизни искателя* появилась в *Слове* 1879 года. Сам автор, очень строгий к себе и вносивший в им самим изданные собрания своих произведений далеко не все им напечатанное, не включил в них *Эпизодов*. А между тем, несмотря на большие художественные недочеты, эта повесть чрезвычайно замечательна, как историческое свидетельство нравственного подъема, охватившего русскую молодежь 70-х годов. Герой рассказа - *искатель* - как-то органически, до мозга костей проникнут сознанием, что каждый человек должен себя посвятить общественному благу и ко всякому, кто заботится только о себе и думает о своем личном счастье, относится с нескрываемым презрением. Интерес рассказа в том и заключается, что в нем нет ничего напускного: это не щеголянье альтруизмом, а глубокое настроение, проникающее человека насквозь. И в этом настроении - источник всей дальнейшей деятельности Короленко. С течением времени отпала нетерпимость сектантства, исчезло презрение к чужому мнению и миросозерцанию, и остались только глубокая любовь к людям и стремление доискаться в каждом из них лучших сторон человеческого духа, под какой бы толстой и, с первого взгляда, непроницаемой корой наносной житейской грязи они ни скрывались. Удивительное уменье отыскать в каждом человеке то, что, в pendant гетевскому ewig weibliche, можно было бы назвать das ewig menschliche, больше всего и поразило читающую публику в *Сне Макара*, которым, после 5 лет молчания, прерывавшегося только небольшими очерками и корреспонденциями, Короленко вторично дебютировал в *Русской Мысли* 1885 года. Что может быть серее, неинтереснее той обстановки и той жизни, изобразить которую задался автор. Почти объякутившийся житель затерянной под полярным кругом сибирской слободы напился на последние деньги отвратительной водки, настоенной на табаке, и поколоченный своей старухой за то, что напился в одиночку, а не разделил с ней омерзительного питья, завалился спать. Что может сниться такому почти потерявшему человеческий образ полудикарю, официально считающемуся христианином, но на самом деле и Бога представляющему себе в якутском образе Великого Тойона? И все же автор успел заметить и в этом скотоподобном облике тлеющую божественную искру. Силой творческой власти он раздул ее и осветил ею темную душу дикаря, так что стала она нам близка и понятна. И сделал это автор, отнюдь не прибегая к идеализации. Мастерской рукой дав на небольшом пространстве очерк всей жизни Макара, он не скрыл ни одной плутни и ни одной проделки его, но сделал это не как судья и обличитель, а как добрый друг, отыскивая любящим сердцем все смягчающие обстоятельства и убеждая читателя, что не в испорченности Макара источник его отступлений от правды, а в том, что никто никогда не учил Макара отличать добро от зла. Успех *Сна Макара* был огромный. Превосходный истинно-поэтический язык, редкая оригинальность сюжета, необыкновенная сжатость и вместе с тем рельефность характеристики лиц и предметов (последнее вообще составляет одну из сильнейших сторон художественного дарования Короленко) - все это, в связи с основной гуманной мыслью рассказа, произвело чарующее впечатление, и молодому писателю сразу отведено было место в первых рядах литературы. Одна из характернейших сторон успеха, выпавшего на долю как *Сна Макара*, так и других произведений Короленко - всеобщность этого успеха; так, не только самый обстоятельный, но и самый восторженный этюд о Короленко написал критик *Московских Ведомостей*, Говоруха-Отрок, известный своей ненавистью ко всему *либеральному*. Вслед за *Сном Макара* появился рассказ *В дурном обществе* - тоже одно из коронных произведений Короленко. Рассказ написан в совершенно романтическом стиле, но эта романтика свободно вылилась из романтического склада души автора, и потому блеск рассказа не мишурный, а отливает настоящим литературным золотом. Действие опять происходит в такой среде, где только очень любящее сердце может открыть проблески человеческого сознания - в сборище воров, нищих и разных свихнувшихся людей, приютившихся в развалинах старого замка одного из волынских городков. Общество - действительно *дурное*; автор устоял против соблазна сделать своих отверженцев протестантами против общественной неправды, *униженными и оскорбленными*, хотя сделать это он мог очень легко, имея в своем творческом распоряжении колоритную фигуру пана Тыбурция, с его тонким остроумием и литературным образованием. Все господа *из замка* преисправно воруют, пьянствуют, вымогательствуют и развратничают - и, однако, сын *пана судьи*, случайно сблизившись с *дурным обществом*, ничего дурного не вынес из него, потому что тут же встретил высокие образцы любви и преданности. Тыбурций действительно что-то некрасивое совершил в прошлом, а в настоящем продолжает воровать и сына тому же учить, но маленькую, медленно тающую в подземелье дочь свою он любит безумно. И такова сила всякого истинного чувства, что все дурное в жизни *дурного общества* отскакивает от мальчика, ему передается только жалость всего общества к Марусе, и вся энергия его гордой натуры направляется на то, чтобы облегчить, чем возможно, печальное существование Маруси. Образ маленькой страдалицы Маруси, из которой *серый камень*, то есть подземелье, высасывает жизнь, принадлежит к грациознейшим созданиям новейшей русской литературы, и смерть ее описана с той истинной трогательностью, которая дается только немногим избранникам художественного творчества. По романтическому тону и месту действия к рассказу *В дурном обществе* близко примыкает полесская легенда *Лес шумит*. Она написана почти сказочной манерой и по сюжету довольно банальна: пана убил оскорбленный в своих супружеских чувствах холоп. Но подробности легенды разработаны превосходно; в особенности прекрасна картина волнующегося перед бурей леса. Выдающее уменье Короленко описывать природу сказалось здесь во всем блеске. Зорким глазом подсмотрел он не только общую физиономию леса, но и индивидуальность каждого отдельного дерева. Вообще дар описания природы принадлежит к числу важнейших особенностей дарования Короленко. Он воскресил совсем-было исчезнувший из русской литературы, после смерти Тургенева , пейзаж. Чисто романтический пейзаж Короленко имеет, однако, мало общего с меланхолическим пейзажем автора *Бежина Луга*. При всей поэтичности темперамента Короленко меланхолия ему чужда, и из созерцания природы он пантеистически извлекает то же бодрящее стремление ввысь и ту же веру в победу добра, которые составляют основную черту его творческой личности. К волынским, по месту действия, рассказам Короленко принадлежат еще *Слепой музыкант* (1887), *Ночью* (1888) и рассказ из еврейской жизни: *Иом-Кинур*. *Слепой музыкант* написан с большим искусством, в нем много отдельных хороших страниц, но, в общем, задача автора - дать психологический очерк развития у слепородженного представлений о внешним мире - ему не удалась. Для художества здесь слишком много науки или, вернее, научных домыслов, для науки - слишком много художества. Поистине благоухающим можно назвать рассказ *Ночью*. Разговоры детей о том, как появляются на свет дети, переданы с поразительной наивностью. Такой тон создается только с помощью качества, драгоценнейшего для беллетриста - памяти сердца, когда художник воссоздает в своей душе мельчайшие подробности былых чувств и настроений, во всей их свежести и непосредственности. В рассказе фигурируют и взрослые. Одному из них, молодому доктору, удачно справившемуся с тяжелыми родами, они кажутся простым физиологическим актом. Но другой собеседник два года тому назад при таком же *простом* физиологическом акте потерял жену, и жизнь его разбита. Вот почему он не может согласиться, что все это очень *просто*. И автор этого не думает; и для него смерть и рождение, как и все человеческое существование - величайшая и чудеснейшая из тайн. Оттого и рассказ весь проникнут веянием чего-то таинственного и неизведанного, к пониманию которого можно приблизиться не ясностью ума, а неопределенными порывами сердца. В ряду сибирских рассказов Короленко, кроме *Сна Макара*, заслуженной известностью пользуются *Из записок сибирского туриста*, с центральной фигурой *убивца*. Всепроникающая гуманность автора выразилась здесь с особенной глубиной. Всякий другой повествователь, рассказав историю, с обычной точки зрения, *справедливого* убийства, в котором невольный *убивец* явился мстителем за ряд злодейств и избавителем от смерти матери с 3 детьми, наверное, на этом бы и успокоился. Но *убивец* - человек необычного душевного склада; он правдоискатель по преимуществу и не удовлетворяет его справедливость, достигнутая путем пролития крови. Мечется в страшной тоске *убивец* и не может примириться с страшной коллизией двух одинаково священных принципов. Та же коллизия двух великих начал лежит в основе небольшого рассказа *В пасхальную ночь*. Автор вовсе не имеет намерения осуждать тот порядок, по которому арестантам не дозволяют бежать из тюрем: он только констатирует страшный диссонанс, он только с ужасом отмечает, что в ночь, когда все говорит о любви и братстве, хороший человек, во имя закона, убил другого человека, ничем дурным в сущности себя не заявившего. Таким же отнюдь не тенденциозным, хотя и всего менее бесстрастным художником является Короленко и в превосходном рассказе о сибирских тюрьмах - *В подследственном отделении*. В яркой фигуре полупомешанного правдоискателя Яшки автор, с одной стороны, с полной объективностью отнесся к той *народной правде*, пред которой так безусловно преклоняются многие из ближайших автору по общему строю миросозерцания людей. Но, вместе с тем, Короленко любит свою собственную, свободно родившуюся в его чуткой душе, правду слишком живой любовью, чтобы преклониться пред всем, что исходит из народа, только потому, что оно народное. Он благоговеет пред нравственной силой Яшки, но весь душевный облик искателя какого-то *прав закона*, прототип мрачных фигур раскола, фанатиков, сжигавших себя во имя защиты обрядности - ему нимало не симпатично. - Переселившись на Волгу, Короленко побывал в Ветлужском крае, где на Святом озере, у невидимого Китеж-града, собираются правдоискатели из народа - раскольники разных толков - и ведут страстные дебаты о вере. И что же вынес он из этого посещения? (рассказ: *Река играет*). *Тяжелые, не радостные впечатления уносил я от берегов Святого озера, от невидимого, но страстно взыскуемого народом града... Точно в душном склепе, при тусклом свете угасающей лампады провел я всю эту бессонную ночь, прислушиваясь, как где-то за стеной кто-то читает мерным голосом заупокойные молитвы над уснувшей навеки народной мыслью*. Короленко всего менее, однако, считает народную мысль действительно уснувшей навеки. Другой рассказ из волжской жизни - *На солнечном затмении* - заканчивается тем, что те же обитатели захолустного городка, которые так враждебно отнеслись к *остроумам*, приехавшим наблюдать затмение, прониклись удивлением пред наукой, столь мудрой, что даже пути Господни ей ведомы. В заключительном вопросе рассказа: *когда же окончательно рассеется тьма народного невежества?* слышится не уныние, а желание скорейшего осуществления заветных стремлений. Вера в лучшее будущее составляет вообще основную черту духовного существа Короленко, чуждого разъедающей рефлексии и отнюдь не разочарованного. Это его резко отличает от двух ближайших сверстников по писательскому рангу, который он занимает в истории новейшей русской литературы - Гаршина и Чехова . В первом из них обилие зла на земле убило веру в возможность счастья, во втором - серость жизни посеяла невыносимую скуку. Короленко, несмотря на множество личных тяжелых испытаний, а, может быть, как раз благодаря им, и не отчаивается, и не скучает. Для него жизнь таит множество высоких наслаждений, потому что в победу добра он верит не из банального оптимизма, а в силу органического проникновения лучшими началами человеческого духа. К середине 1890-х годов чисто художественная деятельность Короленко достигла своего кульминационного пункта. Среди написанных им с тех пор произведений есть прекрасные очерки и этюды, в ряду которых особенно нужно отметить *Государевых ямщиков* и *Мороз* (из сибирской жизни), но нового для характеристики литературного облика автора они не дают. С 1906 года Короленко начал печатать отдельными главами самое обширное по объему из своих произведений: автобиографическую *Историю моего современника*. По замыслу это должно было быть нечто типическое по преимуществу. Автор заявляет, что его *записки - не биография, не исповедь и не автопортрет*; но, вместе с тем, он *стремился к возможно полной исторической правде, часто жертвуя ее красивыми или яркими чертами правды художественной*. В результате *историческое* или, вернее, автобиографическое взяло верх над типическим. К тому же вышедшие пока 2 части *Истории моего современника*, главным образом, посвященные начальному периоду жизни Короленко, центральным пунктом которой является столкновение трех национальных элементов в эпоху польского восстания 1863 года, недостаточно типичны с общерусской точки зрения. Не типичны и те формы крепостного права, которые так поражали молодого наблюдения в быту шляхетской Украины. Очень удались Короленко воспоминания о писателях - Успенском , Михайловском , Чехове, - которые он объединил под общим заглавием *Отошедшие*. Среди них поистине превосходен очерк об Успенском, написанный со всей выразительностью чисто беллетристического этюда и, вместе с тем, согретый настоящей личной любовью к писателю и человеку. Блестящее место в литературном формуляре Короленко занимает обширная публицистическая деятельность его - его многочисленные газетные и журнальные статьи, посвященные разным жгучим злобам текущего дня. Проникновенная публицистика Короленко находится в тесной связи с выдающейся практической его деятельностью. Где бы он ни поселился, он везде становился в центре активной работы, направленной к облегчению народных нужд и бедствий. Эта практическая деятельность Короленко неотделима от литературной и образует одно слитное целое. Трудно сказать, что, например, в *Голодном годе*, или в произведшем огромное впечатление *Бытовом явлении* (1910) есть замечательное литературное явление и что - крупнейшая общественная заслуга. В общем, высокое положение, которое занимает в современной литературе Короленко, - в такой же степени выражение прекрасного, в одно и то же время и задушевного, и изящного художественного таланта, как и результат того, что он рыцарь пера в лучшем смысле этого слова. Случится ли стихийное бедствие, осудят ли невинных людей, учинят ли погром, доведут ли до кошмара, до превращения в *бытовое явление* смертные казни, Короленко уже *не может молчать*, по выражению Толстого; ему не боязно говорить об *избитом сюжете*. И искренность гуманизма Короленко так глубока и несомненна, что захватывает читателя совершенно независимо от принадлежности к тому или другому политическому лагерю. Короленко не *партиец*, он гуманист в прямом и непосредственном смысле слова. Сочинения Короленко пользовались всегда большим успехом на книжном рынке. Вышедшая в 1886 году 1-я книга его *Очерков и рассказов* выдержала 13, 2-ая книга (1893) - 9, 3-я книга (1903) - 5, *Слепой музыкант* (1887) - 12, *В голодный год* - 6, *Без языка* (1905) - 5, *История моего современника* (1910) - 2 издания. - В десятках тысяч экземпляров разошлись выпущенные разными книгоиздательствами мелкие рассказы Короленко. Первым сколько-нибудь *Полным собранием сочинений* Короленко является то, которое приложено к *Ниве* (1914, в 9 томах). Сравнительно полная библиография написанного Короленко дана в обстоятельной книжке княгини Н.Д. Шаховской: *Владимир Галактионович Короленко. Опыт биографической характеристики* (Москва, 1912). - Ср. Арсеньев , *Критические этюды* (том II); Айхенвальд , *Силуэты* (том I); Богданович , *В годы перелома*; Батюшков , *Критические очерки* (1900); Арсений Введенский (*Исторический Вестник*, 1892, том II); Венгеров , *Источники* (том III); Владиславлев, *Русские писатели*; Волжский , *Из мира литературных исканий* (1906); Ч. Ветринский (*Нижегородский Сборник*, 1905); Гольцев , *О художниках и критиках*; Ив. Иванов , *Поэзия и правда мировой любви* (1899); Козловский , *Короленко* (Москва, 1910); Луначарский, *Этюды*; Мережковский (*Северный Вестник*, 1889, 5); Ю. Николаев (Говоруха-Отрок) (*Русское Обозрение*, 1893 и отдельно); Овсянико-Куликовский (*Вестник Европы*, 1910, 9, и *Собрание сочинений*, 9); Поктовский, *Идеализм в произведениях Короленко* (Казань, 1901); С. Протонопов (*Нижегородский Сборник*, 1905); Пругавин (*Русские Ведомости*, 1910, № 99 - 104); Скабичевский , *История новой русской литературы*; Столяров, *Новые русские беллетристы* (Казань, 1901); Седов (*Вестник Воспоминаний*, 1898, 3); Треплев, *Молодое Сознание* (1904); Уманьский (*Нижегородский листок*, 1903, 130); Чуковский, *Критические рассказы* (1910). С. Венгеров. См. также статьи: Айхенвальд Юлий Исаевич ; Анненский Николай Федорович ; Архангельские (А.А., А.П., А.С., Г.И., К.Ф., М.Ф.) ; Астырев Николай Михайлович ; Введенский Арсений Иванович ; Вернер Константин Антонович ; Водовозов Николай Васильевич ; Гапон Георгий Александрович ; Гаршин Всеволод Михайлович ; Глинка Александр Сергеевич ; Говоруха-Отрок Юрий Николаевич ; Горький Максим ; Грузенберг Оскар Осипович ; Елпатьевский Сергей Яковлевич ; Иванов Иван Иванович (историк) ; Мережковский Дмитрий Сергеевич ; Овсянико-Куликовский Дмитрий Николаевич ; Россия, разд. Русская литература (1870-е годы) .... смотреть

КОРОЛЕНКО ВЛАДИМИР ГАЛАКТИОНОВИЧ

КОРОЛ́́ЕНКО Владимир Галактионович (1853—1921), рус. писатель. Считал Л., как и Пушкина, «величайшим из наших поэтов», а «Парус» и «Горные вершины» — «... смотреть

КОРОЛЕНКО ВЛАДИМИР ГАЛАКТИОНОВИЧ

Короленко, Владимир Галактионович - выдающийся писатель. Родился 15 июля 1853 года в Житомире. По отцу он старого казацкого рода, мать - дочь польского помещика на Волыни. Отец его, занимавший должность уездного судьи в Житомире, Дубне, Ровне, отличался редкой нравственной чистотой. В главных чертах сын обрисовал его в полу-автобиографической повести "В дурном обществе", в образе идеально-честного "пана-судьи", и более подробно - в "Истории моего современника". Детство и отрочество Короленко протекли в маленьких городках, где сталкиваются три народности: польская, украинско-русская и еврейская. Бурная и долгая историческая жизнь оставила здесь ряд воспоминаний и следов, полных романтического обаяния. Все это, в связи с полу-польским происхождением и воспитанием, наложило неизгладимую печать на творчество Короленко и ярко сказалось в его художественной манере, роднящей его с новыми польскими писателями - Сенкевичем, Оржешко, Прусом. В ней гармонично слились лучшие стороны обеих национальностей: польская колоритность и романтичность, и украинско-русская задушевность и поэтичность. К природным качествам пришли на помощь альтруистические течения русской общественной мысли 70-х годов. Все эти элементы создали художника с высоко-поэтическими настроениями, с всепроникающей и всепобеждающей гуманностью. В 1870 году Короленко окончил курс в ровенском реальном училище. Незадолго до этого умер идеально бескорыстный его отец, оставив многочисленную семью почти без всяких средств. Когда в 1871 году Короленко поступил в Санкт-Петербургский технологический институт, ему пришлось вынести самую тяжелую нужду; обедать за 18 копеек в благотворительной кухмистерской он мог себе позволить не чаще одного раза в месяц. В 1872 году благодаря стараниям энергичной матери, ему удалось перебраться в Москву и поступить стипендиатом в Петровско-Разумовскую земледельческую академию. В 1874 году, за подачу от имени товарищей коллективного прошения, он был исключен из академии. Поселившись в Петербурге, Короленко вместе с братьями добывал средства к существованию для себя и семьи корректурной работой.С конца 70-х годов Короленко подвергается аресту и ряду административных кар. После нескольких лет ссылки в Вятской губернии, он в начале 80-х годов был поселен в Восточной Сибири, в 300 верст за Якутском. Сибирь произвела на невольного туриста огромное впечатление и дала материал для лучших его очерков. Дико-романтическая природа сибирской тайги, ужасающая обстановка жизни поселенцев в якутских юртах, полная самых невероятных приключений жизнь бродяг, с их своеобразной психологией, типы правдоискателей, рядом с типами людей почти озверевших - все это художественно отразилось в превосходных очерках Короленко из сибирской жизни: "Сне Макара", "Записках сибирского туриста", "Соколинце", "В подследственном отделении". Верный основному складу своей творческой души - любви к яркому и возвышенному, автор почти не останавливается на будничных сторонах сибирского быта, а берет его по преимуществу в его наиболее величавых и настраивающих на высокой лад проявлениях. В 1885 году Короленко разрешено было поселиться в Нижнем Новгороде, и с тех пор все чаще и чаще фигурирует в его рассказах верхневолжская жизнь. Романтического в ней мало, но много беспомощности, горя и невежества - и это нашло свое отражение в рассказах Короленко: "На солнечном затмении", "За иконой", "Река играет", в полу-этнографических "Павловских очерках" и особенно в очерках, составивших целую книгу "В голодный год" (Санкт-Петербург, 1893). Эта книга явилась результатом энергической деятельности Короленко по устройству бесплатных столовых для голодающих в Нижегородской губернии. Газетные статьи его об организации помощи голодающим в свое время дали ряд весьма важных практических указаний. Общественная деятельность Короленко за все время его 10-летнего пребывания в Нижнем была, вообще, чрезвычайно ярка. Он стал своего рода "учреждением"; около него сгруппировались лучшие элементы края для культурной борьбы с злоупотреблениями всякого рода. Банкет, устроенный ему по случаю отъезда из Нижнего в 1896 году, принял грандиозные размеры. К числу самых блестящих эпизодов нижегородского периода жизни Короленко принадлежит так называемое "Мултанское дело", когда, благодаря замечательной энергии Короленко и искусно поведенной защите, были спасены от каторги обвинявшиеся в ритуальном убийстве вотяки. В 1894 году Короленко ездил в Англию и Америку и часть своих впечатлений выразил в очень оригинальной повести "Без языка" ("Русское Богатство", 1895, № 1 - 3 и отдельно), несколько сбивающейся на анекдот, но в общем написанной блестяще и с чисто - диккенсовским юмором. С 1895 года Короленко - член редакции и официальный представитель "Русского Богатства" - журнала, к которому он теперь примкнул окончательно; раньше его произведения чаще всего печатались в "Русской Мысли". В 1900 году при образовании разряда изящной словесности при Академии Наук, Короленко был в числе первых, избранных в почетные академики, но в 1902 году, в связи с незакономерным кассированием выборов в почетные академики Горького , Короленко вернул свой диплом при письменном протесте. С 1900 года Короленко поселился в Полтаве. - Короленко начал свою литературную деятельность еще в конце 70-х годов, но большой публикой не был замечен. Его первая повесть "Эпизоды из жизни искателя" появилась в "Слове" 1879 года. Сам автор, очень строгий к себе и вносивший в им самим изданные собрания своих произведений далеко не все им напечатанное, не включил в них "Эпизодов". А между тем, несмотря на большие художественные недочеты, эта повесть чрезвычайно замечательна, как историческое свидетельство нравственного подъема, охватившего русскую молодежь 70-х годов. Герой рассказа - "искатель" - как-то органически, до мозга костей проникнут сознанием, что каждый человек должен себя посвятить общественному благу и ко всякому, кто заботится только о себе и думает о своем личном счастье, относится с нескрываемым презрением. Интерес рассказа в том и заключается, что в нем нет ничего напускного: это не щеголянье альтруизмом, а глубокое настроение, проникающее человека насквозь. И в этом настроении - источник всей дальнейшей деятельности Короленко. С течением времени отпала нетерпимость сектантства, исчезло презрение к чужому мнению и миросозерцанию, и остались только глубокая любовь к людям и стремление доискаться в каждом из них лучших сторон человеческого духа, под какой бы толстой и, с первого взгляда, непроницаемой корой наносной житейской грязи они ни скрывались. Удивительное уменье отыскать в каждом человеке то, что, в pendant гетевскому ewig weibliche, можно было бы назвать das ewig menschliche, больше всего и поразило читающую публику в "Сне Макара", которым, после 5 лет молчания, прерывавшегося только небольшими очерками и корреспонденциями, Короленко вторично дебютировал в "Русской Мысли" 1885 года. Что может быть серее, неинтереснее той обстановки и той жизни, изобразить которую задался автор. Почти объякутившийся житель затерянной под полярным кругом сибирской слободы напился на последние деньги отвратительной водки, настоенной на табаке, и поколоченный своей старухой за то, что напился в одиночку, а не разделил с ней омерзительного питья, завалился спать. Что может сниться такому почти потерявшему человеческий образ полудикарю, официально считающемуся христианином, но на самом деле и Бога представляющему себе в якутском образе Великого Тойона? И все же автор успел заметить и в этом скотоподобном облике тлеющую божественную искру. Силой творческой власти он раздул ее и осветил ею темную душу дикаря, так что стала она нам близка и понятна. И сделал это автор, отнюдь не прибегая к идеализации. Мастерской рукой дав на небольшом пространстве очерк всей жизни Макара, он не скрыл ни одной плутни и ни одной проделки его, но сделал это не как судья и обличитель, а как добрый друг, отыскивая любящим сердцем все смягчающие обстоятельства и убеждая читателя, что не в испорченности Макара источник его отступлений от правды, а в том, что никто никогда не учил Макара отличать добро от зла. Успех "Сна Макара" был огромный. Превосходный истинно-поэтический язык, редкая оригинальность сюжета, необыкновенная сжатость и вместе с тем рельефность характеристики лиц и предметов (последнее вообще составляет одну из сильнейших сторон художественного дарования Короленко) - все это, в связи с основной гуманной мыслью рассказа, произвело чарующее впечатление, и молодому писателю сразу отведено было место в первых рядах литературы. Одна из характернейших сторон успеха, выпавшего на долю как "Сна Макара", так и других произведений Короленко - всеобщность этого успеха; так, не только самый обстоятельный, но и самый восторженный этюд о Короленко написал критик "Московских Ведомостей", Говоруха-Отрок, известный своей ненавистью ко всему "либеральному". Вслед за "Сном Макара" появился рассказ "В дурном обществе" - тоже одно из коронных произведений Короленко. Рассказ написан в совершенно романтическом стиле, но эта романтика свободно вылилась из романтического склада души автора, и потому блеск рассказа не мишурный, а отливает настоящим литературным золотом. Действие опять происходит в такой среде, где только очень любящее сердце может открыть проблески человеческого сознания - в сборище воров, нищих и разных свихнувшихся людей, приютившихся в развалинах старого замка одного из волынских городков. Общество - действительно "дурное"; автор устоял против соблазна сделать своих отверженцев протестантами против общественной неправды, "униженными и оскорбленными", хотя сделать это он мог очень легко, имея в своем творческом распоряжении колоритную фигуру пана Тыбурция, с его тонким остроумием и литературным образованием. Все господа "из замка" преисправно воруют, пьянствуют, вымогательствуют и развратничают - и, однако, сын "пана судьи", случайно сблизившись с "дурным обществом", ничего дурного не вынес из него, потому что тут же встретил высокие образцы любви и преданности. Тыбурций действительно что-то некрасивое совершил в прошлом, а в настоящем продолжает воровать и сына тому же учить, но маленькую, медленно тающую в подземелье дочь свою он любит безумно. И такова сила всякого истинного чувства, что все дурное в жизни "дурного общества" отскакивает от мальчика, ему передается только жалость всего общества к Марусе, и вся энергия его гордой натуры направляется на то, чтобы облегчить, чем возможно, печальное существование Маруси. Образ маленькой страдалицы Маруси, из которой "серый камень", то есть подземелье, высасывает жизнь, принадлежит к грациознейшим созданиям новейшей русской литературы, и смерть ее описана с той истинной трогательностью, которая дается только немногим избранникам художественного творчества. По романтическому тону и месту действия к рассказу "В дурном обществе" близко примыкает полесская легенда "Лес шумит". Она написана почти сказочной манерой и по сюжету довольно банальна: пана убил оскорбленный в своих супружеских чувствах холоп. Но подробности легенды разработаны превосходно; в особенности прекрасна картина волнующегося перед бурей леса. Выдающее уменье Короленко описывать природу сказалось здесь во всем блеске. Зорким глазом подсмотрел он не только общую физиономию леса, но и индивидуальность каждого отдельного дерева. Вообще дар описания природы принадлежит к числу важнейших особенностей дарования Короленко. Он воскресил совсем-было исчезнувший из русской литературы, после смерти Тургенева , пейзаж. Чисто романтический пейзаж Короленко имеет, однако, мало общего с меланхолическим пейзажем автора "Бежина Луга". При всей поэтичности темперамента Короленко меланхолия ему чужда, и из созерцания природы он пантеистически извлекает то же бодрящее стремление ввысь и ту же веру в победу добра, которые составляют основную черту его творческой личности. К волынским, по месту действия, рассказам Короленко принадлежат еще "Слепой музыкант" (1887), "Ночью" (1888) и рассказ из еврейской жизни: "Иом-Кинур". "Слепой музыкант" написан с большим искусством, в нем много отдельных хороших страниц, но, в общем, задача автора - дать психологический очерк развития у слепородженного представлений о внешним мире - ему не удалась. Для художества здесь слишком много науки или, вернее, научных домыслов, для науки - слишком много художества. Поистине благоухающим можно назвать рассказ "Ночью". Разговоры детей о том, как появляются на свет дети, переданы с поразительной наивностью. Такой тон создается только с помощью качества, драгоценнейшего для беллетриста - памяти сердца, когда художник воссоздает в своей душе мельчайшие подробности былых чувств и настроений, во всей их свежести и непосредственности. В рассказе фигурируют и взрослые. Одному из них, молодому доктору, удачно справившемуся с тяжелыми родами, они кажутся простым физиологическим актом. Но другой собеседник два года тому назад при таком же "простом" физиологическом акте потерял жену, и жизнь его разбита. Вот почему он не может согласиться, что все это очень "просто". И автор этого не думает; и для него смерть и рождение, как и все человеческое существование - величайшая и чудеснейшая из тайн. Оттого и рассказ весь проникнут веянием чего-то таинственного и неизведанного, к пониманию которого можно приблизиться не ясностью ума, а неопределенными порывами сердца. В ряду сибирских рассказов Короленко, кроме "Сна Макара", заслуженной известностью пользуются "Из записок сибирского туриста", с центральной фигурой "убивца". Всепроникающая гуманность автора выразилась здесь с особенной глубиной. Всякий другой повествователь, рассказав историю, с обычной точки зрения, "справедливого" убийства, в котором невольный "убивец" явился мстителем за ряд злодейств и избавителем от смерти матери с 3 детьми, наверное, на этом бы и успокоился. Но "убивец" - человек необычного душевного склада; он правдоискатель по преимуществу и не удовлетворяет его справедливость, достигнутая путем пролития крови. Мечется в страшной тоске "убивец" и не может примириться с страшной коллизией двух одинаково священных принципов. Та же коллизия двух великих начал лежит в основе небольшого рассказа "В пасхальную ночь". Автор вовсе не имеет намерения осуждать тот порядок, по которому арестантам не дозволяют бежать из тюрем: он только констатирует страшный диссонанс, он только с ужасом отмечает, что в ночь, когда все говорит о любви и братстве, хороший человек, во имя закона, убил другого человека, ничем дурным в сущности себя не заявившего. Таким же отнюдь не тенденциозным, хотя и всего менее бесстрастным художником является Короленко и в превосходном рассказе о сибирских тюрьмах - "В подследственном отделении". В яркой фигуре полупомешанного правдоискателя Яшки автор, с одной стороны, с полной объективностью отнесся к той "народной правде", пред которой так безусловно преклоняются многие из ближайших автору по общему строю миросозерцания людей. Но, вместе с тем, Короленко любит свою собственную, свободно родившуюся в его чуткой душе, правду слишком живой любовью, чтобы преклониться пред всем, что исходит из народа, только потому, что оно народное. Он благоговеет пред нравственной силой Яшки, но весь душевный облик искателя какого-то "прав закона", прототип мрачных фигур раскола, фанатиков, сжигавших себя во имя защиты обрядности - ему нимало не симпатично. - Переселившись на Волгу, Короленко побывал в Ветлужском крае, где на Святом озере, у невидимого Китеж-града, собираются правдоискатели из народа - раскольники разных толков - и ведут страстные дебаты о вере. И что же вынес он из этого посещения? (рассказ: "Река играет"). "Тяжелые, не радостные впечатления уносил я от берегов Святого озера, от невидимого, но страстно взыскуемого народом града... Точно в душном склепе, при тусклом свете угасающей лампады провел я всю эту бессонную ночь, прислушиваясь, как где-то за стеной кто-то читает мерным голосом заупокойные молитвы над уснувшей навеки народной мыслью". Короленко всего менее, однако, считает народную мысль действительно уснувшей навеки. Другой рассказ из волжской жизни - "На солнечном затмении" - заканчивается тем, что те же обитатели захолустного городка, которые так враждебно отнеслись к "остроумам", приехавшим наблюдать затмение, прониклись удивлением пред наукой, столь мудрой, что даже пути Господни ей ведомы. В заключительном вопросе рассказа: "когда же окончательно рассеется тьма народного невежества?" слышится не уныние, а желание скорейшего осуществления заветных стремлений. Вера в лучшее будущее составляет вообще основную черту духовного существа Короленко, чуждого разъедающей рефлексии и отнюдь не разочарованного. Это его резко отличает от двух ближайших сверстников по писательскому рангу, который он занимает в истории новейшей русской литературы - Гаршина и Чехова . В первом из них обилие зла на земле убило веру в возможность счастья, во втором - серость жизни посеяла невыносимую скуку. Короленко, несмотря на множество личных тяжелых испытаний, а, может быть, как раз благодаря им, и не отчаивается, и не скучает. Для него жизнь таит множество высоких наслаждений, потому что в победу добра он верит не из банального оптимизма, а в силу органического проникновения лучшими началами человеческого духа. К середине 1890-х годов чисто художественная деятельность Короленко достигла своего кульминационного пункта. Среди написанных им с тех пор произведений есть прекрасные очерки и этюды, в ряду которых особенно нужно отметить "Государевых ямщиков" и "Мороз" (из сибирской жизни), но нового для характеристики литературного облика автора они не дают. С 1906 года Короленко начал печатать отдельными главами самое обширное по объему из своих произведений: автобиографическую "Историю моего современника". По замыслу это должно было быть нечто типическое по преимуществу. Автор заявляет, что его "записки - не биография, не исповедь и не автопортрет"; но, вместе с тем, он "стремился к возможно полной исторической правде, часто жертвуя ее красивыми или яркими чертами правды художественной". В результате "историческое" или, вернее, автобиографическое взяло верх над типическим. К тому же вышедшие пока 2 части "Истории моего современника", главным образом, посвященные начальному периоду жизни Короленко, центральным пунктом которой является столкновение трех национальных элементов в эпоху польского восстания 1863 года, недостаточно типичны с общерусской точки зрения. Не типичны и те формы крепостного права, которые так поражали молодого наблюдения в быту шляхетской Украины. Очень удались Короленко воспоминания о писателях - Успенском , Михайловском , Чехове, - которые он объединил под общим заглавием "Отошедшие". Среди них поистине превосходен очерк об Успенском, написанный со всей выразительностью чисто беллетристического этюда и, вместе с тем, согретый настоящей личной любовью к писателю и человеку. Блестящее место в литературном формуляре Короленко занимает обширная публицистическая деятельность его - его многочисленные газетные и журнальные статьи, посвященные разным жгучим злобам текущего дня. Проникновенная публицистика Короленко находится в тесной связи с выдающейся практической его деятельностью. Где бы он ни поселился, он везде становился в центре активной работы, направленной к облегчению народных нужд и бедствий. Эта практическая деятельность Короленко неотделима от литературной и образует одно слитное целое. Трудно сказать, что, например, в "Голодном годе", или в произведшем огромное впечатление "Бытовом явлении" (1910) есть замечательное литературное явление и что - крупнейшая общественная заслуга. В общем, высокое положение, которое занимает в современной литературе Короленко, - в такой же степени выражение прекрасного, в одно и то же время и задушевного, и изящного художественного таланта, как и результат того, что он рыцарь пера в лучшем смысле этого слова. Случится ли стихийное бедствие, осудят ли невинных людей, учинят ли погром, доведут ли до кошмара, до превращения в "бытовое явление" смертные казни, Короленко уже "не может молчать", по выражению Толстого; ему не боязно говорить об "избитом сюжете". И искренность гуманизма Короленко так глубока и несомненна, что захватывает читателя совершенно независимо от принадлежности к тому или другому политическому лагерю. Короленко не "партиец", он гуманист в прямом и непосредственном смысле слова. Сочинения Короленко пользовались всегда большим успехом на книжном рынке. Вышедшая в 1886 году 1-я книга его "Очерков и рассказов" выдержала 13, 2-ая книга (1893) - 9, 3-я книга (1903) - 5, "Слепой музыкант" (1887) - 12, "В голодный год" - 6, "Без языка" (1905) - 5, "История моего современника" (1910) - 2 издания. - В десятках тысяч экземпляров разошлись выпущенные разными книгоиздательствами мелкие рассказы Короленко. Первым сколько-нибудь "Полным собранием сочинений" Короленко является то, которое приложено к "Ниве" (1914, в 9 томах). Сравнительно полная библиография написанного Короленко дана в обстоятельной книжке княгини Н.Д. Шаховской: "Владимир Галактионович Короленко. Опыт биографической характеристики" (Москва, 1912). - Ср. Арсеньев , "Критические этюды" (том II); Айхенвальд , "Силуэты" (том I); Богданович , "В годы перелома"; Батюшков , "Критические очерки" (1900); Арсений Введенский ("Исторический Вестник", 1892, том II); Венгеров , "Источники" (том III); Владиславлев, "Русские писатели"; Волжский , "Из мира литературных исканий" (1906); Ч. Ветринский ("Нижегородский Сборник", 1905); Гольцев , "О художниках и критиках"; Ив. Иванов , "Поэзия и правда мировой любви" (1899); Козловский , "Короленко" (Москва, 1910); Луначарский, "Этюды"; Мережковский ("Северный Вестник", 1889, 5); Ю. Николаев (Говоруха-Отрок) ("Русское Обозрение", 1893 и отдельно); Овсянико-Куликовский ("Вестник Европы", 1910, 9, и "Собрание сочинений", 9); Поктовский, "Идеализм в произведениях Короленко" (Казань, 1901); С. Протонопов ("Нижегородский Сборник", 1905); Пругавин ("Русские Ведомости", 1910, № 99 - 104); Скабичевский , "История новой русской литературы"; Столяров, "Новые русские беллетристы" (Казань, 1901); Седов ("Вестник Воспоминаний", 1898, 3); Треплев, "Молодое Сознание" (1904); Уманьский ("Нижегородский листок", 1903, 130); Чуковский, "Критические рассказы" (1910). С. Венгеров.<br>... смотреть

КОРОЛЕНКО ВЛАДИМИР ГАЛАКТИОНОВИЧ

КОРОЛЕНКО Владимир Галактионович (1853-1921) - русский писатель и публицист, почетный академик Петербургской АН (1900-02), почетный академик Российской АН (1918). В 1879 арестован по подозрению в связях с революционными деятелями; в 1881-84 ссылка в Якутии. Рассказы и повести "Сон Макара" (1883), "Слепой музыкант" (1886), "Без языка" (1895), "Павловские очерки" (1890), "Река играет" (1891), автобиографическая повесть "История моего современника" (опубликована посмертно 1922) и др. проникнуты демократическими и гуманистическими идеями. Критика революционного террора после 1917 в письмах к А. В. Луначарскому (1922). Редактор журнала "Русское богатство" (1895-1918).<br>... смотреть

КОРОЛЕНКО ВЛАДИМИР ГАЛАКТИОНОВИЧ

Короленко Владимир Галактионович       (1853—1921), писатель, общественный деятель, почётный Академик росийской АН (1918). В Петербурге с 1871, уч... смотреть

КОРОЛЕНКО ВЛАДИМИР ГАЛАКТИОНОВИЧ

Короленко Владимир Галактионович [15(27).7.1853, Житомир, ≈ 25.12.1921, Полтава], русский писатель, публицист, общественный деятель. Отец ≈ судебный чи... смотреть

КОРОЛЕНКО ВЛАДИМИР ГАЛАКТИОНОВИЧ (18531921)

КОРОЛЕНКО Владимир Галактионович (1853-1921), русский писатель и публицист, почетный академик Петербургской АН (1900-02), почетный академик Российской АН (1918). В 1879 арестован по подозрению в связях с революционными деятелями; в 1881-84 ссылка в Якутии. Рассказы и повести "Сон Макара" (1883), "Слепой музыкант" (1886), "Без языка" (1895), "Павловские очерки" (1890), "Река играет" (1891), автобиографическая повесть "История моего современника" (опубликована посмертно 1922) и др. проникнуты демократическими и гуманистическими идеями. Критика революционного террора после 1917 в письмах к А. В. Луначарскому (1922). Редактор журнала "Русское богатство" (1895-1918).... смотреть

КОРОЛЕНКО ВЛАДИМИР ГАЛАКТИОНОВИЧ (18531921)

КОРОЛЕНКО Владимир Галактионович (1853-1921) , русский писатель и публицист, почетный академик Петербургской АН (1900-02), почетный академик Российской АН (1918). В 1879 арестован по подозрению в связях с революционными деятелями; в 1881-84 ссылка в Якутии. Рассказы и повести "Сон Макара" (1883), "Слепой музыкант" (1886), "Без языка" (1895), "Павловские очерки" (1890), "Река играет" (1891), автобиографическая повесть "История моего современника" (опубликована посмертно 1922) и др. проникнуты демократическими и гуманистическими идеями. Критика революционного террора после 1917 в письмах к А. В. Луначарскому (1922). Редактор журнала "Русское богатство" (1895-1918).... смотреть

КОРОЛЕНКО ВЛ. ГАЛАКТИОНОВИЧ

(1853-1921) - писатель, публицист. Род. на Украине, в семье уезд. судьи. Учился в Петерб. технологич. ин-те, Петровской земледельч. академии, Горном ин-те. В 1879 - первый рассказ "Эпизоды из жизни "искателя"", проникнутый народнич. идеями. В том же году был арестован по незначит. поводу и, по его собств. определению, "доставлен в народ за казенный счет". Отбывал ссылку в Вятской губ., жил под полицейским надзором в Перми, в 1881 за отказ принять присягу на верность новому имп. Александру III был сослан в Якутию. После ссылки долгое время жил в Ниж. Новгороде (1885-96), сотрудничал в поволж. и столич. прессе. Годы скитаний дали К. мат-л для очерков и рассказов "сибирского цикла": "Чудная" (1880), "Соколинец", "Убивец", "Сон Макара" (все три - 1883) и др., посв. иссл. нар. характера, сочетанию в нем бунтар. и смирен. черт. В эти же годы создаются пов. о детях "В дурном обществе" (1885) и филос.-психологич. пов. "Слепой музыкант" (1886); на амер. впечатлениях осн. пов. "Без языка" (1895). Созд. в рассказе "Река играет" (1891) образ переводчика Тюлина М. Горький считал "исторически верным типом великоруса". Во время жизни в Ниж. Новгороде К. становится не только крупным писателем, но и изв. всей России обществ. деятелем, защитником гонимых и преследуемых. Участие в помощи голодающим дает мат-л для очерков "В голодный год" (1892); об успешной защите провокационно обвиненных в человеч. жертвоприношениях вотяков рассказано в очерках "Мултанское жертвоприношение". В 1896 К. переехал в Петербург, с 1900 постоянно жил в Полтаве. Входил в ред. ж. "Русское богатство", много работал с молодыми писателям, одним из первых заметил и оценил талант М. Горького. В этот период в его творчестве органич. соединяются собственно беллетристика ("Государевы ямщики", 1901; "Не страшное", 1903), очерковые рассказы о путешествиях ("У казаков", 1901; "В Крыму", 1907 и др.) и страстное публицистич. слово ("Дом № 13", 1903; "Сорочинская трагедия", 1907; "Дело Бейлиса", 1913). С 1905 К. начал работу над обширным мемуарным повествованием "История моего современника", над к-рым трудился до самой смерти (1906-22. Т. 1-4). В нач. 20 в. К. написал воспоминания о Н. Чернышевском, А. Чехове, Н. Михайловском и др., критич. этюды о В. Гаршине, Н. Гоголе, Л. Толстом, И. Гончарове. Посл. поступком К.-гражданина стали "Письма к Луначарскому" (1920), в к-рых дается глубокий, во многом пророч. анализ событий рев-ции и гражд. войны, с позиций подлинного гуманизма отрицается идея насилия, искажающая заявл. большевиками-социалистами высокую цель.... смотреть

КОРОЛЕНКО ВОЛОДИМИР ГАЛАКТІОНОВИЧ

1853-1921, рос. письменник і політичний діяч, українець за походженням, життям і творчістю тісно пов'язаний з Україною; 1876, 1879, 1881 засланий до Си... смотреть

КОРОЛЕНКО ВОЛОДИМИР ГАЛАКТІОНОВИЧ

• КОРОЛЕНКО Володимир Галактіонович[15 (27).VII 1853, Житомир — 25.XII 1921, Полтава]- рос. письменник, публіцист, громад. діяч. Нар. в укр. сім'ї, бат... смотреть

КОРОЛЕНКО ПРОКОПИЙ ПЕТРОВИЧ

историк (умер в 1913 году). Писал на малорусском языке рассказы, стихи и этнографические заметки, но известность приобрел в качестве историка черноморского казачества, Кавказа и Малороссии. Главные его труды: *Черноморцы* (1874), *Древние сведения о Межигорском монастыре* (1885), *Исторические записки о войске Черноморском* (*Киевский Старец*, 1887), *Черноморское казачье войско* (1892), *Ачуев* (1896), *Материалы по истории войска Запорожского* (1896), *200-летие Кубанского войска* (1896), *Первоначальное заселение черноморскими казаками Кубанской земли* (1898), *Некрасовские казаки*, *Путешествие Гаджанова по Армении*, *Азовцы*, *Кошевые атаманы*, *Предки кубанских казаков на Днестре*, *Головатый*, *Турецкие эмигранты в Кубанской области*, *Церковные древности кубанских казаков*, *Записки о черкесах*, *Казаки на Хопре*, *К вопросу об образовании Астраханского войска* (1908), *Сочи* (1910), *Борьба украинских гетманов с поляками*. На завещанные им средства строится больница в станице Павловской (Кубанская область), богадельня - в Сочи, и устроен для туберкулезных детей санаторий около Геленджика. Пав. Рос-в. См. также статьи: Гладкий Осип Михайлович ; Головатый Антон Андреевич .... смотреть

КОРОЛЕНКО ПРОКОПИЙ ПЕТРОВИЧ

Короленко, Прокопий Петрович - историк (умер в 1913 году). Писал на малорусском языке рассказы, стихи и этнографические заметки, но известность приобрел в качестве историка черноморского казачества, Кавказа и Малороссии. Главные его труды: "Черноморцы" (1874), "Древние сведения о Межигорском монастыре" (1885), "Исторические записки о войске Черноморском" ("Киевский Старец", 1887), "Черноморское казачье войско" (1892), "Ачуев" (1896), "Материалы по истории войска Запорожского" (1896), "200-летие Кубанского войска" (1896), "Первоначальное заселение черноморскими казаками Кубанской земли" (1898), "Некрасовские казаки", "Путешествие Гаджанова по Армении", "Азовцы", "Кошевые атаманы", "Предки кубанских казаков на Днестре", "Головатый", "Турецкие эмигранты в Кубанской области", "Церковные древности кубанских казаков", "Записки о черкесах", "Казаки на Хопре", "К вопросу об образовании Астраханского войска" (1908), "Сочи" (1910), "Борьба украинских гетманов с поляками". На завещанные им средства строится больница в станице Павловской (Кубанская область), богадельня - в Сочи, и устроен для туберкулезных детей санаторий около Геленджика. Пав. Рос-в.<br>... смотреть

КОРОЛЕНКО С. А.

Короленко, С. А. — сотр. «Р. В.» (1900-е гг.)Псевдонимы: С. А. К.; С. К.Источники:• Масанов И.Ф. Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общес... смотреть

КОРОЛЕНКО СОФІЯ ВОЛОДИМИРІВНА

• КОРОЛЕНКО Софія Володимирівна[28.Х (9.XI) 1886, Нижній Новгород — 16.VII 1957, Полтава]- рос. і укр. рад. літ. і громад. діячка. Дочка В. Г. Короленк... смотреть

КОРОЛЕНКО УЛИЦА

Улица Короленко (бывш. Баскова улица) проходит от улицы Некрасова до Преображенской площади. Названа в 1921 году в память о выдающемся русском писа... смотреть

КОРОЛЕНКО УЛИЦА

КОРОЛЕНКО улица Улица Короленко (бывш. Баскова улица) проходит от улицы Некрасова до Преображенской площади. Названа в 1921 году в память о выдающе... смотреть

КОРОЛЕНКО ЮЛИАН ГАЛАКТИОНОВИЧ

Короленко, Юлиан Галактионович (? — 25 нояб. 1904) — журналист и поэт, брат В. Г. КороленкоПсевдонимы: Кор—оИсточники:• Масанов И.Ф. Словарь псевдоним... смотреть

T: 139